Мужчины, привыкшие видеть женщин в мешковатых зимних одеждах, теперь были ослеплены белизною их оголенных тел и не могли отвести от них глаз. Друг за другом они следили настороженно и враждебно.
Женщины специально повязывали свои узкие набедренные шкурки слишком свободно и дразнили мужчин походкой и откровенными взглядами. Те нервничали, блуждали вокруг себя тоскливыми испуганными взорами и то и дело сжимали рукояти палиц. По малейшим пустякам между ними вспыхивали ссоры. Горы огласились перестуком палиц, яростными воплями ревнивых мужей и криками ожидающих своей участи женщин.
Иных мужчин нельзя было узнать: так преобразились они в эту пору. Они были какие-то одухотворенные, с глазами полными радости и в то же время безумной отрешенности. Такие были особенно опасны. Дольше остальных они не обнаруживали предмет своей страсти, но уж если хватали какую-нибудь женщину за руку, то дрались за нее насмерть, и даже соперники значительно более сильные не всегда хотели с ними связываться.
То было время, когда дикая неудержимая энергия овладевала всеми мужчинами, когда слабачек мог стать неодолимым богатырем, когда самый последний трус мог сделаться безрассудным смельчаком, когда в лучшем друге можно было встретить остервенелого врага.
И каждую весну было так. Каждую весну мужчины сшибались в яростных единоборствах, и никакая сила не могла укротить их свирепую ненависть друг к другу. Глупый бешенный побудок словно оглушал их, кружа голову и бросая в дрожь, заставляя забыть обо всем, кроме этих сверкающих ногатою женских торсов и ног. Они видели только их и больше ничего.
Впрочем, драк из-за женщин всегда было много, но в это время особенно.
Все же как ни похожи были весны одна на другую, Ловчее Рыси чувствовал, что эта весна какая-то необыкновенная, совсем иная для него, чем те, предыдущие. Нет, не испытывал он раньше того странного чувства, которое владело им сейчас, владело неотступно и повсюду, даже на изнурительной охоте. То было какое-то непонятное томление на душе, постоянное смутное тревожное ожидание чего-то - то ли хорошего, то ли плохого.
Конечно, Ловчее Рыси не был склонен к наблюдению за своими переживаниями, да он никогда и не утруждал себя тем, чтобы хоть как-то в них разобраться, и разве мог он догадаться, что между чувством, которое томило его с ранней весны и наслаждением, какое он испытывал каждый раз, когда видел чужеземку, есть что-то общее. А ведь разве уже зимой его не охватывали страстные порывы овладеть ею и разве ему было не труднее сдерживать эти порывы, чем те, которые охватывали его при виде других привлекательных женщин, тоже принадлежащих не ему? Впрочем, тогда его влечение к Большелобой не очень отличалось от влечения к этим женщинам.
Но шло время, наступила весна, и чем сильнее всеобщая любовная
горячка опьяняла сородичей, тем сильнее становилась и его страсть к Большелобой. Иногда желание овладеть ею было так сильно и невыносимо, что Ловчее Рычи, яростно рыча, сжимал в руках палицу и вгрызался в нее зубами.
Часто, когда он видел Большелобую вместе с Лежащим Зубром, особенно, если она счастливо улыбалась, глядя на того влюбленными глазами, его охватывала дикая ярость. В такие моменты он внезапно ощущал в себе страшную силу, походка его делалась необычайно легкой и пружинистой. Даже радость, как будто овладевала им. Вскоре затем он вдруг начинал быстро вращать над головой палицей, словно намереваясь ударить кого-то, но делал это бессознательно, не помня себя. Через несколько мгновений он, как бы спохватившись, резко останавливался, опускал руки и впадал в апатию: тоскливое спокойствие и безразличие ко всему овладевали им. Его не возбуждали даже мысли о Большелобой. Забытье длилось недолго: он сам не замечал, как выходил из него.
Недоступность любимой женщины еще больше разжигала страсть. Он постоянно думал о ней, страдал, ревнуя к Лежащему Зубру. Это было, как наваждение.
Подобно другим мужчинам племени Ловчее Рыси поначалу волновала только красота тела чужеземки. С удивлением он вспоминал теперь, что прошлым летом не понимал мужчин, которые восторгались красотой Большелобой. Во внешности ее он видел только необычность, но не видел еще тогда в этой необычности красоту. По мере того, как все более его чувствами и сознанием овладевал образ возлюбленной, ее лицо тоже становилось ему все привлекательней. Но то, что оно тоже красиво, он почему-то понял неожиданно для себя. Тогда Большелобая вышла из пещеры. Он увидел ее и, как обычно, сразу устремил на нее вожделенный взор и стал нескромно ласкать ее взглядом (впрочем, в понимании первобытных людей ничего нескромного в этом не было). Большелобая почему-то смутилась, увидев его. Наверное, поэтому не заметила пару камней на пути и ушибла об один пальцы ноги. Она невольно опустилась на колено и стала потирать ушибленное место. Лицо ее сморщилось от боли, сделалось некрасивым. Ловчее Рыси заметил это. Но вот морщинки на ее лице разгладились, и он вдруг увидел, что оно прекрасно. Большелобая посмотрела на Ловчее Рыси своими большими ясными глазами, и этот взгляд сказал ему так много, что он внезапно ощутил необычайно радостный подъем в душе, какого ранее еще не знал, какое испытывает человек, когда вдруг осознает, что казавшееся ему совершенно невозможным, совершенно несбыточным, на самом деле возможно и скорей всего даже достижимо уже в ближайшее время.