Cabin crew, get ready for takeoff
Женя, услышав сквозь играющую в наушниках музыку эту фразу, ещё раз оглядел салон и приготовился ко взлёту. Он потуже затянул ремень безопасности и стал смотреть в иллюминатор. Однако, как только капитан дал тягу, в Женину руку пальцами вцепилась всё та же старушонка. Он вынул наушник и вопросительным взглядом посмотрел на бабулю. Извини, милок Я летать то в целом не боюсь, но вот на взлёте всю жизнь сердце замирает. Бабушка улыбнулась доброй, старческой улыбкой и ещё увереннее сжала Женю. Сам он, решив не тратить свои нервы на это небольшое недоразумение, постарался расслабиться и всё же насладиться взлётом.
Машина вспорхнула в небо, и старческая, но крепкая хватка понемногу ослабла: Ох, спасибо тебе, сынок! Ой, ты уж меня извини, я даже не представилась то! Я Антонина Герасимовна буду, а тебя как зовут? Женя он специально дал краткий, даже немного резкий ответ, стараясь дать понять, что ему не очень интересен разговор со старушкой. Однако она не обратила на это внимание. Я вот к сыночку своему сейчас летала, он в Финляндии работает начальником в фирме. А ты что? Я во Франции был. На каникулах коротко ответил Женя. Ууух ты, какой молодец. Один летал что-ли? Неужто такой взрослый? Тебе сколько годочков от роду будет уж, сынок? Мне 18. Ооо, вот оно как А то я смотрю ты так молодо выглядишь, думала тебе лет тринадцать или четырнадцать всего Ну ты уж не серчайся на старуху, глаза уже ничего не видят, да и голова всё хуже работает усмехнувшись сказала Антонина Герасимовна.
По Жениному лицу проскользнула раздражённая ухмылка его, пусть и не сильно, но всё же задели слова старушки. Он демонстративно воткнул в ухо наушник и отвернулся.
Через минуту бабуля снова похлопала Женю по руке. Он повернулся и уставился на неё. Ты, милок, не знаешь, нас кормить тут будут? А то вроде пока ничего не объявляли про это дело. Не будут кормить. На коротких перелётах не кормят. Только напитки раздадут с раздражением вымолвил Женя. Вот оно как. А то знаешь, был как-то случай у меня Я как-то вот летела лет десять или пятнадцать назад в. Женя понял, что провести последние часы свободы в тишине и спокойствии ему не удастся. Он, из вежливости, сделал вид будто слушает старушонку, однако сам прибавил звук музыки и продолжал слушать её через один наушник, которые всё ещё сидел в его ушной раковине.
Бабуля, начав рассказывать про случай и наблюдая Женин псевдоинтерес, видимо решила, что он будет так же не против послушать и другие её истории, коих за жизнь накопилось немало, и, будто заведённая, начала жужжать и жужжать без остановки. Женю это начинало всё больше и больше напрягать, и он, всё же не выдержав, заявил: Бабу извините, Антонина Герасимовна! Вы меня конечно извините, но у меня перед этим был очень трудный перелёт, и я устал. Могли бы вы перестать мне вот это всё рассказывать и дать мне всё-таки немного отдохнуть?!. Женя понял, что он, пожалуй, по-настоящему нагрубил невинной старушке, однако отступать было поздно. Ладно, ладно, что ты, Женечка, что ты? Отдыхай себе на здоровьичко, отдых это очень важно, уж я-то знаю. Да ты ещё и растущий организм.
Женя прервал очередной монолог строгим, холодным взглядом и, когда Антонина Герасимовна всё же замолчала, он резким движением отвернулся и уставился в окно.
Минут на десять в самолёте воцарилась тишина, спокойствие, и умиротворённость. Женя успел несколько раз передумать все мысли о скорой встрече с надоевшими одноклассниками, надоевшей сестрой и надоевшими родителями. В его голове стоял траур по кончавшемуся периоду свободы
Вдруг самолёт резко и сильно дёрнуло. Антонина Герасимовна опять крепко вцепилась пальцами в Женино предплечье.
Напоследок.
Антонина Герасимовна, в отличии от других людей, не кричала. Она всё так же спокойно сидела в своём кресле и лишь тихо плакала. Она понимала, что прожила долгую, интересную, и безусловно достойную жизнь. Тем не менее горькие, горячие слёзы всё текли и текли из её, окруженных тонкой паутинкой морщин глаз. Она не жалела себя, нет. Она плакала за своего сына, который, безусловно, будет разбит горем потери единственного своего родителя (но он сильный, он преодолеет это). Она плакала за свою внучку, которой было суждено родиться ровно через месяц после этой ужасной катастрофы и лицо которой Антонине Герасимовне так и не суждено было увидеть
Секунды медленно текли. Люди, осознавая приближение конца не желали сдаваться они всё кричали и кричали бессмысленно, но таков был глас их сердец, не желающих погибать такой неожиданной, редкой смертью. Женя, отправив сообщение, в очередной раз беглым, тяжелым взглядом оглядел людей, всё беснующихся в салоне. Десятки, сотни, тысячи различных эмоций гнева, страдания, и жалости бегали по их лицам, сменяя друг друга. Из Жениных глаз тонкой, солёной, хрустальной струйкой потекли горячие, смиренные слёзы. Его взгляд застыл на Антонине Герасимовне. Десять, двадцать, тридцать минут назад она была для него назойливой соседкой в самолете, всё не прекращавшей жужжать о чём-то своём. Она злила его, даже немного обидела. Однако сейчас, в этой адско-беспомощной птице, медленно летящей в свой жизненный закат, Женя и та самая бабуля стали близки. Еще час назад он и не знал её; сейчас она была единственным более-менее близким ему человеком на этом смертельном корабле. Они посмотрели друг на друга, и Антонина Герасимовна робким движением обняла Женю. Будто своего любящего внука. И он обнял её. Будто свою добрую бабушку.