Он глядит на равнину и потирает колени. С тех пор, как у папы выпали зубы, он будто медленно жует губами, когда опускает голову. Из-за щетины он напоминает лицом старую собаку. Я говорю:
Ты поскорей решай, чтобы мы до темноты туда поспели и погрузились.
Мама не такая плохая, Джул говорит. Не болтай, Дарл.
В самом деле, говорит Вернон. Сегодня она больше на себя похожа за всю неделю такой не была. Когда вы с Джулом вернетесь, она уж сидеть будет.
Тебе лучше знать, говорит Джул. То и дело ходите, смотрите. То ты, то родня твоя.
Вернон смотрит на него. У Джула на румяном лице глаза будто из светлого дерева. Он на голову выше нас всех, всегда был выше. Я им говорю, что поэтому мама его и лупила больше и баловала. Потому что слонялся по дому больше всех. Потому, говорю я, и Джулом назвала.
Не болтай, Джул, говорит папа, словно и не особенно прислушивался. Он глядит на равнину и потирает колени.
Ты можешь одолжить упряжку у Вернона, а мы тебя догоним, я говорю. Если она нас не дождется.
Хватит ерунду-то болтать, говорит Джул.
Она захочет ехать на своей, говорит папа. Он трет колени. Пуще всех не люблю.
Все потому, что лежит и смотрит, как Кеш стругает чертов говорит Джул. Говорит грубо, со злостью, но самого слова не произносит. Так мальчишка буянит в темноте, распаляет в себе храбрость, и вдруг затих, своего же шума испугался.
Она сама этого хотела и на повозке тоже на своей хочет, говорит папа. Ей покойней будет знать, что он хороший и притом
свой. Она всегда была щепетильной женщиной. Сам знаешь.
Свой так свой, говорит Джул. Только кто тебе сказал, что он Джул смотрит папе в затылок, и глаза у него будто из светлого дерева.
Да нет, вступает Вернон, она продержится, пока Кеш не кончит. Продержится, пока все не приготовят, пока срок ей не придет. А дороги сейчас такие, что вы ее одним духом домчите.
Дождь собирается, говорит папа. Я невезучий человек. Всю жизнь невезучий. Он потирает колени. Доктор того и гляди заявится, будь он неладен. Не мог я его раньше известить. Приехал бы назавтра, сказал, что срок подходит, она бы ждать не стала. Я ее знаю. Есть повозка, нет повозки ждать не стала бы. Только бы она огорчилась, а я ее огорчать не хочу ни за что на свете. Родные ее похоронены в Джефферсоне и ждут ее там, понятно, ей будет невтерпеж. Я ей слово дал, что мы с ребятами доставим ее туда без проволочек, лишь бы мулы не подвели, пускай не беспокоится. Он потирает колени. Не люблю нерешенного дела.
Да что вам неймется? грубо, со злостью говорит Джул. И Кеш круглый день у ней под окном пилит и стучит по
Она сама так хотела, говорит папа. Ни любви, ни жалости к ней у тебя нету. И не было никогда. Мы с ней ни у кого одалживаться не станем. Не одалживались сроду, и ей спокойней спать, когда знает это, знает, что ее родная кровь напилит доски и забьет гвозди. Она всегда за собой убирала.
Три доллара ведь, я говорю. Ну, ехать нам или не ехать? Папа потирает колени. Завтра к вечеру вернемся.
Ну говорит папа. Волосы торчат вбок, он смотрит на равнину и медленно переталкивает табак из-за щеки за щеку.
Пошли, говорит Джул. Спускается с веранды. Вернон аккуратно сплевывает в пыль.
Только чтобы к вечеру, говорит папа. Я не хочу, чтобы она ждала.
Джул оглянулся и сворачивает за дом. Я иду в прихожую и до самой ее двери слышу голоса. Дом наш немного наклонился под гору, и сквозняк в прихожей дует всегда с подъемом. Бросишь перо у входа, его подхватит, вынесет к потолку, отгонит к черной двери, и там оно попадет в нисходящий ток; то же самое с голосами. Войдешь в прихожую, и они будто над головой у тебя, в воздухе говорят.
КОРА
А я последние три недели приходила при всякой возможности, да и когда не было ее, приходила, в ущерб своей семье и обязанностям, чтобы хоть кто-нибудь при ней побыл в последние минуты, хоть чье-нибудь знакомое лицо поддержало в ней дух перед лицом Великого Неведомого. Я не жду похвалы за это: я надеюсь, что и ко мне отнесутся так же. Но, слава Богу, это будут лица моих родных и любимых, моя плоть и кровь, потому что посчастливилось.
Одинокая женщина, одиноко жила, гордо, не показывала виду, скрывала, что ее только терпят, ведь еще тело ее в гробу не остыло, а они уже повезли ее за сорок миль хоронить, презрев волю Божью. Не положили рядом со своими Бандренами.
Она сама велела отвезти, говорит мистер Талл. Хотела лежать со своими родственниками.
Так почему живая туда не поехала? спрашиваю. Никто бы ее не удерживал вон и младший у них подрастает, скоро станет бессердечным эгоистом, как остальные.
Она сама хотела. Анс при мне говорил.
А ты и рад поверить. Похоже на тебя. Да брось.
Поверю тому, о чем промолчавши,
он никакой выгоды от меня не получит.
Да брось, я сказала. Живая она или мертвая, место женщине при муже и детях. Придет мой час, захочу я, по-твоему, уехать обратно в Алабаму, брошу тебя с дочерьми если я уехала оттуда по своей воле, чтобы делить с тобой радость и горе до самой смерти и после?