Все вышеизложенное прошу рассматривать как доверительную информацию, направленную одним деловым человеком другому. Огласка враг успеха, не так ли? А зная хрупкое здоровье твоей матушки и эту робость, натурально свойственную таким, как она, деликатно воспитанным дамам-южанкам в отношении материй деловых, равно как их очаровательную склонность нечаянным образом разглашать таковые в ходе своих разговоров, я, пожалуй, просил бы тебя и не сообщать ей совсем. По зрелом же раздумий, я даже настоятельно советую тебе воздержаться от такого сообщения. Не лучше ли, если по прошествии времени я попросту возвращу эту сумму на ее банковский счет купно, скажем, с другими небольшими, мною ранее заимствованными, суммами, а она ничего о том и знать не будет. Ведь ограждать ее по мере сил от грубого материального мира не что иное, как долг наш.
Твой любящий дядя
Мори Л. Бэском.
Ну и как, дадите? спрашиваю и щелчком переправляю письмо ей обратно через стол.
Я знаю, тебе жаль их, говорит.
Деньги ваши, говорю. Захотите птичкам их бросать тоже никто вам запретить не сможет.
Он ведь родной брат мне, говорит мамаша. Последний из Бэскомов. С нами и род наш угаснет.
То-то потеря будет, говорю. Ну, ладно вам, ладно, говорю. Деньги ваши, как вам угодно, так и тратьте. Значит, оформить в банке, чтоб перевели?
Я знаю, что тебе их жаль, говорит. Я понимаю, какое на плечах твоих бремя. Вот не станет меня, и наступит тебе облегчение.
Я бы мог прямо сейчас сделать себе облегчение, говорю. Ну ладно, ладно. Молчу хоть весь сумасшедший дом здесь поселите.
Бенджамин ведь родной твой брат, говорит. Пусть даже и прискорбный главою.
Я захвачу вашу банковскую книжку, говорю. Сегодня внесу на счет свое жалованье.
Шесть дней заставил тебя ждать, говорит. Ты уверен, что дела его в порядке? Как-то странно, чтобы платежеспособное предприятие не могло своевременно производить выплату жалованья.
Да все у него в ажуре, говорю. Надежней, чем в банке. Я ему сам твержу, что не к спеху, могу обождать, пока соберем месячную задолженность. Потому иногда и бывает задержка.
Я просто не перенесла бы, если бы ты потерял то немногое, что я могла внести за тебя, говорит. Я часто думаю, что Эрл неважный бизнесмен. Я знаю, он не посвящает тебя в состояние дел в той мере, какая соответствует доле твоего участия. Вот я поговорю с ним.
Нет-нет, говорю, не надо его трогать. Он хозяин дела.
Но ведь там и твоих тысяча долларов.
Оставьте его в покое, говорю. Я сам за всем слежу. Вы же дали мне доверенность. Все будет в полном ажуре.
Ты и не знаешь, какое ты мне утешение, говорит. Ты и прежде был моею гордостью и радостью, но когда ты сам пожелал вносить ежемесячно жалованье на мое имя и не стал даже слушать моих возражений вот тогда я возблагодарила господа, что он оставил мне тебя, если уж отнял всех их.
А чем они плохи были? говорю. Исполнили свой долг блестяще.
Когда ты говоришь так, я чувствую, что ты не добром поминаешь отца, говорит. И думается, ты имеешь на то право. Но слова твои терзают мне сердце.
Я встал из-за стола.
Если вам захотелось поплакать, говорю, то вы уж без меня как-нибудь, а мне надо ехать. Пойду вашу банковскую книжку возьму.
Я принесу сейчас, говорит.
Сидите на месте, говорю. Я сам. Поднялся наверх, взял у нее из стола банковскую книжку и поехал в город. В банке внес тот чек и перевод плюс еще десятку, потом на телеграф заехал. Поднялись на пункт выше начального. Итого, потеряно тринадцать пунктов, а все потому, что она ко мне вперлась в двенадцать часов, пристала с ножом к горлу подавай ей письмо.
Когда эта сводка получена? спрашиваю.
С час назад, говорит.
Целый час? говорю. Да за что же мы вам деньги платим? говорю. За недельные сводки, наверно? Там вся биржа полетит вверх тормашками, а мы тут ни черта и знать не будем. Как можно действовать в таких условиях?
А я от вас и не требую никаких действий, говорит. Тот закон, по которому все граждане обязаны играть на хлопковой бирже, уже отменен.
Неужели? говорю. Не слыхал, представьте. Наверно, и об этом тоже сообщено было через ваш «Вестерн Юнион» .
Поехал обратно в магазин. Тринадцать пунктов. Ни шиша в этой чертовой механике никто не смыслит, кроме штукарей, что сидят развалясь в своих нью-йоркских конторах и только смотрят, как провинциальные сосунки подносят на тарелочке им деньги и умоляют принять. Да, но тот, кто не рискует повышать ставку, лишь показывает, что у него нет веры в себя. И, по-моему, так: не хочешь поступать по совету, так на кой ты тогда платишь за совет. Притом они ведь там сидят на месте и в курсе дела полностью. Вот она, телеграмма, в кармане. Доказать бы только, что у них сговор с телеграфной компанией с целью надувательства клиентов. Это вещь подсудная. И мне недолго. Черт их дери, однако, неужели крупная такая и богатая компания, как «Вестерн Юнион», не может вовремя передавать сводки? Вот если телеграмму «Ваш счет закрыт» это они тебе мигом передадут. Крепко эти сволочи о народе беспокоятся. Они же одна шайка с той нью-йоркской сворой. Это и слепому ясно.