Ишь ты, прыток больно! Это ведь не Алтынного царя послы пришли, что можно сказать: «Поцелуй пробой да ступай домой!» Тут, брат, я думаю, у самого боярина Василья Голицына от дум-то голова трещит!.. А кажется, уж на все руки ловок?
Что и говорить! Недаром братец-то его, кравчий Борис Алексеевич, себе в бороду посмеивается да поговаривает: «Как бы тут князь Василий себе шеи не свернул!»
Свернуть не свернет, а повозиться с ними еще таки придется. Король Ян знал, кого в послах отправил!
Да пойми же ты, Иван-свет, слышалось в другой группе, что нашим теперь уступить никак негоже! У великих государей осталось с королем Польским всего только девять перемирных лет, а поляки нас в войну с турским султаном тянут Вот им и предлагают.
Что предлагают?.. нетерпеливо перебил собеседника сановитый московский дворянин. Предлагают такое, на что поляки ни в жисть не согласятся! Не лучше ли бы уже вовсе разойтись, чем столько времени в пустых речах проводить?
Нельзя разойтись-то! Мы им теперь во как нужны. Кесарь-то римский на Польшу налег, чтоб в союз нас звала нами правую руку у султана удержать хочет. Вот князь-то Василий Васильевич, тут говоривший понизил голос, и уперся на своем: коли хочешь вечного мира да союза отдай нам Киев да Запороги
Ну вот под Киевом и сидим семь недель, ни разу не доспавши да не поевши вовремя
Какой там вечный мир с Польшей? Что они толкуют! слышалось в третьей группе. Лях русскому первый враг хуже лютого татарина. По-моему, поваднее с татарином на ляха идти, нежели с ляхом на татарина!
Эк ты хватил! Настоящий хохол! Да ведь нам бы великий стыд и зазор учинился, кабы мы теперь от иных христианских государей отстали, потому и кесарь римский, и Виниция
Какие там христианские государи! Поди полюбуйся, что у нас под боком польский король делает! Все православие по Литве разорил и церкви Божьей от него житья нет! А тоже, поди, христианским государем слывет!
Как поглядишь поближе на людей-то, братец мой, перешептывались тем временем в дальнем углу площадки два старые дьяка, ажно и страшно станет! Словно звери лютые друг на друга смотрят который которого в клочья разорвет! Ведь вот хоть бы и меж бояр-то наших, два братца князья-то Голицыны! Князь Василий из сил выбивается, чтобы царевне Софье потрафить; а князь-то Борис только того и смотрит, как бы его в луже утопить да царицу Наталью Кирилловну с царем Петром потешить
Но тут дверь на верху крыльца хлопнула, и вся площадка смолкла разом Из двери вышел на крыльцо думный дьяк Возницын, тучный и красный как рак, и стал поспешно спускаться по ступенькам, насколько позволяли ему его тучность и ослабевшие старые ноги. К нему, впрочем, тотчас же подскочило несколько человек знакомцев из числа стоявших на площадке, подхватили милостивца под руки и почтительно и бережно помогли ему сойти с крыльца, на пути его расспрашивая и на лету ловя отрывочные его фразы. И в то время как дьяк Возницын, грузно переваливаясь, поплелся через Государев двор, мимо соборов, к Приказам, площадка уже во всех концах гудела только что полученными свежими вестями. «Дело не клеится» «Дьяка в Посольский приказ наспех послали» «Сказки донских казаков о польских подговорах требуюти» «В Ответной палате духота такая, что хоть с ног вались» «Поляки-то криком кричат, Бутурлин с паном Криштофом так было сцепились, что хоть водой разливай»
Но минуем площадку, минуем заветную «преграду» дворцового крыльца, строго охраняемую дворцовым караулом, и чрез Золотую палату пройдем прямо туда, где в настоящую минуту
вершится «дело государское» и ведутся «разговоры пространные» и «споры многие».
II
В переднем углу, по обе стороны стола, заседали польские послы и бояре, назначенные быть с ними «в ответе». На первом месте сидел ближний боярин князь Василий Васильевич Голицын, «царственные большие печати и государственных посольских дел оберегатель» высокий, статный мужчина лет сорока пяти, с замечательно умным, приятным и выразительным лицом. Рядом с ним ближние бояре: Борис Петрович Шереметев да Иван Васильевич Бутурлин; далее ближние окольничие Скуратов и Чаадаев. Рядом с князем Голицыным стоял первый делец Московского государства, думный дьяк Посольского приказа Емельян Игнатьевич Украинцев, человек весьма пожилой, с большою проседью в длинной и жидкой бороде.
По другую сторону стола, на первом месте, помещался князь Марциан Огинский старик лет под семьдесят, седой и величавый; рядом с ним сидел его товарищ, Криштоф Гримультовский типичный представитель коронного шляхетства, полный, атлетически сложенный мужчина, с огромными русыми усами, упадавшими на бархатный контуш, с энергичными движениями и весьма выразительною мимикой. Далее помещались около стола почетнейшие представители свиты посла младший Огинский, Потоцкий и Присский. Между Марцианом Огинским и Гримультовским (как раз напротив Украинцева), почтительно нагибаясь то к канцлеру, то к воеводе, стоял секретарь польского посольства, Бартоломей Меллер, человек самых тонких светских манер, мягкий и вкрадчивый в обращении.
В глубине палаты, на лавках около стен, чинно и неподвижно сидели, по одну сторону, думные дворяне в своих длинных и величавых становых кафтанах, а по другую польские шляхтичи, в роскошных контушах с откидными рукавами, в пестрых поясах, расшитых шелками, и в щегольских сафьянных сапогах, подбитых серебряными подковами. По бокам входной двери, завешенной тяжелым ковром, словно два каменных изваяния, стояли, опершись на саженные протазаны, два жильца в красных кафтанах и в бархатных шапках, опушенных соболем.