Ты что же не доверяешь представителю комитета комсомола, составившему этот документ? А еще говорили, что вы отправляете на Комсомольскую стройку, лучших комсомольцев части! Произнес секретарь райкома, повернувшись к комсоргу батальона.
А, что если лучшие, так обязательно тупые? Почему я должен подписывать документ, не зная его содержимого. Вот, например, пункт; Здесь говорится о том, что я обязуюсь отработать три года в должности, которую мне предложат на месте, так?
И, что здесь такого?
Первоначально был разговор о том, что вы отправляете нас на работу, по имеющимся у нас специальностям. Я шофер второго класса, и готовился к работе именно по этой профессии. Но вы заставляете меня отказаться от нее и работать по другой специальности, которой у меня не имеется. Другими словами, хоть разнорабочим, или по какой-то другой профессии о которой, я не имею никакого представления.
Но ты же комсомолец! Помнишь: «Партия сказала Надо! Комсомол ответил Есть!». Ты противопоставляешь себя партии?
Ни в коем случае, но согласитесь, что отправлять квалифицированного работника на более
низшую должность это как раз и есть вредительство, и противопоставление, разве не так?
Как раз нет! А если в данный момент, на стройке, а значит и Коммунистической Партии, не нужны водители, а нужны скажем путеукладчики?
Я не против этого, но все хотелось бы работать по своей профессии. И потом я не уверен, что на такой большой стройке не нужны шофера. Поэтому, хотелось бы, чтобы в договоре была указана именно моя профессия, может быть и с оговоркой о том, что я, как комсомолец, согласен временно исполнять любые другие обязанности. Тем более, что с самого начала, нам обещали именно это, но никак не то, что написано в этих бумагах. И потом. Мне бы хотелось после увольнения из рядов вооруженных сил, показаться дома. По закону я имею право на отпуск после службы в Советской Армии. Как быть с этим? Из всех родных у меня в живых остался только дед, которому исполняется семьдесят лет в этом году. Я хочу его увидеть.
Это невозможно. По предварительной договоренности, вы все обязаны появиться в городском комитете комсомола города Братска, не позже двадцать девятого апреля сего года. Чтобы принять участие в Первомайской демонстрации, в качестве передового отряда Комсомольцев-Строителей, и оттуда сразу же, отправиться на Ударную Комсомольскую Стройку. Именно поэтому, вас должны уволить из части не позже двадцать пятого числа. То есть в первую партию. Войсковая часть, в которой вы проходите службу, пошла на это в ущерб ранее утвержденным планам. О каком отпуске в этом случае, может идти речь?
В таком случае, я не смогу подписать это обязательство, потому что оно противоречит первоначальным договоренностям, а также нарушает закон.
Что значит не смогу? Комсорг, что за дела? Мы как договаривались, ты обещал, что все будет хорошо и ты решил все вопросы! Ты, что же хочешь положить на стол свой билет.
Извините Павел Иванович, уверен это недоразумение, сейчас все решим.
У тебя пять минут!
Сердюков, но как же так, мы же обо все договорились?
Мы договорились о том, что я отправляюсь на стройку водителем, а что я вижу сейчас?
Но пойми ты, в разнарядке на требуемые профессии, нет этой специальности, что я могу сделать?
Покажите мне разнарядку. Я выберу из имеющихся профессий ту, которая мне ближе всего.
Нечего там смотреть. Вмешался секретарь. Либо ты подписываешь договор в том виде, в котором он есть сейчас, либо разговор, на этом закончится.
Как скажете. ответил я. Я могу быть свободным?
Вон! Закричал секретарь. Ты еще пожалеешь!
Испросив по уставу разрешения у местного секретаря, который носил лейтенантские погоны, я вышел из кабинета, предвкушая, по меньшей мере последнюю партию на увольнение в запас, если не чего-то более страшное. Похоже мне, нужно срочно вспоминать все уставы внутренней службы, и следующие четыре месяца действовать строго по ним. В противном случае можно ожидать чего угодно, и гауптвахта может показаться курортом.
Уже со следующего дня проблемы навалились на меня со всех сторон, и с каждым новым днем, положение только ухудшалось. Тут же вспомнились мои мелкие правонарушения, и раздулись до таких размеров, что казалось, я просто не доживу до дембеля. Мало того, что я не вылезал из нарядов, так еще любые нарушения в роте связывались именно со мной, и в первую очередь отвечал за них именно я. Был ли я там или не был, но по любому пустяку, меня заставляли писать объяснительные, объявляли выговора, и наказывали. Уже через неделю, меня разжаловали из сержантов в рядовые, под тем предлогом, что я не справился с обязанностями заместителя командира взвода, и развалил всю работу, по воспитанию советских воинов.
И все это время, практически каждый день, меня вызывали в кабинет комсорга, который требовал от меня подписи на контракте, и стоило мне в очередной раз отказаться, как на мою голову валились новые неурядицы. Вскоре, под каким-то мелким предлогом, я отравился на гауптвахту, где следующие семь суток, маршировал под командованием какого-то ефрейтора, выбивая пыль из местного плаца. А перед самым освобождением, вновь встретился с лейтенантом Панкиным, который опять потребовал моей подписи, и при очередном отказе, мне добавили еще семь суток ареста. По возвращении в часть, меня вновь вызвали к комсоргу, где я вновь отказался подписывать договор, и все продолжилось так же, как было и до этого дня. Все шло к тому, что рано или поздно я загремлю в дисциплинарный батальон. Уж если находится причина гнобить меня в части, то подвести под статью не так уж и сложно. Честно говоря, я уже начал сомневаться в правильности своего выбора. Куда проще было подписать договор, и сойти с поезда во время переезда из Перми в Братск. Тем более, что