Когда Пущин узнал, что его опальный друг в ссылке, в Михайловском, он, пренебрегая запретами, поехал его навестить. И вот счастливая, трогательная минута встречи друзей; однажды ранним утром колокольчик зазвонил в воротах Михайловского, лошади протащили сани прямо к крыльцу и "засели в снегу нерасчищенного двора".
А на крыльцо уже выбежал Пушкин - "босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату...
Смотрим друг на друга, целуемся, молчим".
Пушкин "как дитя, был рад нашему свиданию, несколько раз повторял, что
ему еще не верится, что мы вместе. Прежняя его живость во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании: им не было конца в неумолкаемой нашей болтовне. Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами..."4
...Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его лицея превратил.
Увы, это была последняя встреча друзей. И когда Иван Пущин в свою очередь оказался в изгнании, как активный участник восстания декабристов, в сибирском остроге, Пушкин тоже не без риска прислал ему слова сердечного привета. "...Пушкин первый встретил меня в Сибири задушевным словом. В самый день моего приезда в Читу призывает меня к частоколу А. Г. Муравьева и отдает листок бумаги, на котором неизвестною рукой написано было:
Мой первый друг, мой друг бесценный!
И я судьбу благословил,
Когда мой двор уединенный,
Печальным снегом занесенный,
Твой колокольчик огласил.
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Аучом лицейских ясных дней!
Псков. 13-го декабря 1826".
С Кюхлей у Пушкина сложились еще с Лицея иные дружеские отношения, чем с Пущиным. К этому нескладно скроенному, вечно попадающему в комические и нелепые ситуации человеку, словно родившемуся неудачником и фанатично влюбленному в поэзию, Пушкин относился слегка насмешливо, но тем не менее всегда трогательно и заботливо. Вильгельм мечтал о каком-нибудь великом деянии, которое прославит его в веках: он долго бредил идеей пробраться в лагерь французов и убить Наполеона. Когда перед ним открылись двери тайного общества, Кюхля стал одним из самых пламенных его участников.
Кюхельбекеру посвящено первое опубликованное стихотворение Пушкина "К другу стихотворцу", в котором он уверяет Кюхлю, что "не тот поэт, кто рифмы плесть умеет, и, перьями скрыпя, бумаги не жалеет", и призывает оставить поэтическую свирель. Последующие выпады были еще язвительнее. Одно из стихотворений кончалось так:
Вильгельм! Прочти свои стихи, Чтоб мне заснуть скорее.
Кюхельбекер обижался смертельно, приходил в бешенство, но так же скоро и остывал, продолжая нежно любить Пушкина.
Покидая Лицей, Пушкин прочел Кюхле посвященную ему "Разлуку", которая растрогала адресата до слез:
Лицейской жизни милый брат,
Делю с тобой последние мгновенья.
Прошли лета сосдиненья;
Разорван он, наш верный круг.
Прости! Хранимый небом,
Не разлучайся, милый друг,
С свободою и Фебом!..
Прости! Где б ни был я: в огне ли смертной битвы,
При мирных ли брегах родимого ручья,
Святому братству верен я.
И пусть (услышит ли судьба мои молитвы?),
Пусть будут счастливы все, все твои друзья!
Когда в 1820 году над Пушкиным нависла угроза ссылки, потрясенный Кюхля написал и прочел в литературном обществе стихи, где есть такие строки:
И ты - наш юный Корифей
Певец любви, певец Руслана!
Что для тебя шипенье змей,
Что крик и Филина и Врана?
Лети и вырвись из тумана,
Из тьмы завистливых времен19.
Вскоре после выхода из Лицея у Пушкина с Кюхельбекером дело дошло до дуэли. Кюхля частенько хаживал к Жуковскому, читал ему свои стихи, требовал оценки. Добрейший Василий Андреевич терпеливо слушал, похваливал, но и его долготерпение имело предел. Однажды Жуковский был куда-то зван на вечер и не явился. Объяснил он свое отсутствие так:
"Я еще накануне расстроил себе желудок; к тому же пришел Кюхельбекер, и я остался дома"2. Пушкин живо себе представил двойное страдание Василия Андреевича и изобразил его так:
За ужином объелся я,
Да Яков запер дверь оплошно
И было мне, мои друзья,
И кюхельбекерно, и тошно!
Стих Пушкина скоро дошел до Кюхли. Тот обиделся не на шутку и потребовал удовлетворения: обида должна была быть смыта кровью, и только кровью! Однако Кюхля вряд ли когда-либо до этого держал в руках пистолет и страдал к тому же сильной близорукостью. Секундантом его был Дельвиг. Когда Кюхля принялся целиться, Пушкин воскликнул:
- Дельвиг, стань на мое место, здесь безопаснее.
Кюхельбекер, которого и так било в нервной горячке, дернулся от возмущения, нажал курок и в самом деле прострелил фуражку Дельвига.
- Полно дурачиться, милый, - сказал ему Пушкин, - пойдем чай пить.
Друзья обнялись и помирились.
Впрочем, Кюхля отнюдь не был лишен чувства юмора, и таланта его хватало не только на высокопарные оды, но и на изящные стихи. Как-то он зашел к Пушкину в дом Клокачева на Фонтанке, в его холодную, давно нетопленную комнату, долго ждал