Эта путаница обнаруживается в действиях Александра Монро, в 1745 году проводившего вскрытие тела женщины, «умершей от водянки». Шотландский врач обнаружил в брюшной полости трупа покрытое жиром «большое пузырчатое тело», в «черной оболочке». Это была настолько странная субстанция, что Монро, подумав, что совершил открытие, решил унести это тело к себе домой, чтобы лучше изучить его : внутри этого «живота» была смесь жира и воды, а также некая непонятная плотная масса.
and listless). Этот английский врач, одним из первых отказавшийся от гуморальной теории, также считает, что ослабление волокон провоцирует полную апатию: исчезновение какого бы то ни было возбуждения, уныние, потеря желаний и интересов, неспособность к получению удовольствия, слабость воли . К этому следует добавить помрачение рассудка и тревожность, что автор называет попросту «меланхолией» . В фокусе теперь оказывается не неуклюжесть, а бессилие, не неловкость, а вялость: таков результат специфически личного недостатка. По всей вероятности, подобное смещение внимания становится возможным благодаря появлению едва ли не «психологического» внимания к внутреннему миру.
Знаменательно здесь свидетельство Эли де Бомона. В том, как адвокат описывает сам себя в XVIII веке, заметно постепенное развитие самовосприятия. Сначала внешность: огромный живот, «дуга» которого «полностью скрывает нижнюю часть тела» . Затем усталость: подъем по самой маленькой лестнице вызывает у него одышку. Далее идет описание восприятия мира: «Ничто меня не волнует, не возбуждает ни встреча с красивой женщиной, ни визит в оперу, ни книги одним словом, ничто из того, что ласкает и оживляет чувства» . Его тело всего лишь «жареная тыква на снегу» , пустая оболочка без реакций и желаний. Наконец, что касается секса: «Не возникает ни эрекции, ни даже желания». Человек, страдающий ожирением, это «тряпка» , существо, впавшее в «летаргию» , продолжает парижский адвокат.
Эти слова связаны с личной жизнью адвоката: в 1775 году, когда его жене было уже 43 года, Эли де Бомон захотел второго сына. Такова была культурная ситуация: особое внимание, уделяемое деятелями Просвещения чувственной стороне жизни и, прежде всего, «способности к деторождению» , сосредоточенность на энергии семьи и на физических силах населения. Во второй половине XVIII века возросла «демографическая» озабоченность, что было вызвано смутной тревогой из-за падения рождаемости и «зловещими тайнами, проникшими даже в наши деревни» ; практика coitus interruptus прерванного полового акта давала возможность лучше заботиться о каждом из детей, ограничивала нагрузку и позволяла снизить скученность в жилищах . Возник новый образ образ плодовитости, ставший символом, появилось понимание, что здоровье человека влияет на здоровье его потомства, что сила нации заключается в количестве рабочих рук. Сила, как и здоровье, должна передаваться по наследству: по сообщениям первых больших переписей населения, предпринятых в конце XVIII века, это залог «изобилия и богатства» . Плодовитость объединяет в себе силу и чувства, качество потомства и мужскую потенцию. Адвокат, таким образом, оплакивает потерю общей чувствительности, а также «энергии нижней части своего тела» . Иными словами, полнота оборачивается поражением, чего раньше никогда не было.
В середине XVIII века игривую версию этого находим в романе Дидро «Нескромные сокровища». Волшебный перстень, подаренный Мангогулу своенравным гением, делает «разговорчивыми» интимные части тела тех, на кого он направлен, но если собеседник слишком толст, то слова его половых органов бесстрастны. Такова, например, женщина-шар («сплющенный сфероид») по словам автора, настолько заплывшая жиром, что ее «можно принять за китайского болванчика или за огромный уродливый эмбрион» , . Она не в состоянии отвечать на вопросы перстня, о своей чувствительности упоминает лишь в терминах холодной геометрии: в ее словах нет никакой вибрации, ни малейшего возбуждения. Жир задушил в ней все способности что-то ощущать.
Таким образом, чрезмерная полнота сопровождает потерю чувствительности то, что полностью отвергается культурой XVIII века.