Однако сопротивление остается. Нельзя
просто навязать сдержанность и утонченность. Сила интуитивно связывается с количеством съеденного, положение в обществе с массой тела, и эти представления не сразу отступают перед натиском скучных наставлений и внушений. На заре Нового времени в этом вопросе не обходится без конфликтов. Обостренное восприятие форм тела не сопровождается единодушным отрицанием полноты.
Внимание к контурам фигуры сопровождается обстоятельной критикой полноты, что подтверждает, например, образ «счастливчика», изображенного на миниатюре «Обручение Девы Марии» в «Часослове Этьена Шевалье» (середина XV века). Пухлое лицо, закрытые глаза, короткая шея, круглые плечи, выставленный вперед живот это всего лишь комичный свидетель сцены, туповатый буржуа, которого обручение Девы Марии с Господом исключает из числа претендентов на ее руку. В этом вся суть картины: тому, кто стремился к браку, не удастся вступить в него, исключительность таинства обесценивает претендента. Массивная фигура усиливает обесценивающий эффект: она выражает тупость незадачливого «жениха», его неотесанность, нелепость притязаний. То же самое можно сказать о фигурах «священнослужителей» на миниатюре «Иисус перед Пилатом» из того же «Часослова»: раздутые лица, головы, вросшие в слабые плечи; все черты выражают отсутствие интеллекта и проницательности. Еще ярче критика обжорства в «Параде пороков» (XV век). Излишняя полнота занимает здесь центральное место. Ее символом служат медведь и едущий на нем верхом буржуа, изображенные на одной из миниатюр «Исторического зерцала» (1463) . Вялость и одутловатость явно сближают медведя и обжору.
Иными словами, миниатюра в XV веке становится живописнее, а изображенные на ней предметы дифференцируются. Что касается критики полноты, то она остается морализаторской: высмеивается поведение, критикуется в первую очередь грех, а не эстетическая сторона (хотя и она учитывается). Быть толстым грешно.
Критика совмещается со случаями из жизни: например, Филипп де Коммин в конце XV века высмеивает Эдуарда Английского за «чрезмерное обжорство». В 1483 году король, «задушенный» своей массой, умирает:
Он больше, чем когда-либо, без оглядки на кого бы то ни было, предавался удовольствиям, наедался и толстел, и излишества его сгубили: в расцвете лет он умер от апоплексического удара .
хозяина, но и о народной простоте и невоспитанности. В их жестах сквозит жадность, как и во всем облике тяжесть. А сеньор, сидящий за высоким столом, пользуется столовыми приборами, берет пищу сдержанно, отправляет в рот маленькие порции и как будто отодвигает от себя блюдо, чтобы не съесть лишнего. Справа от него другой персонаж делает запрещающий жест возможно, это врач, дающий советы и проповедующий воздержание.
Иллюстрации XV века показывают специфическую народную культуру, изображая представителей определенных профессий, которым полагается быть толстыми, поваров, пекарей, мясников. Все они на этих миниатюрах обладают в высшей степени объемными телами например, на иллюстрациях к «Декамерону» Боккаччо. Среди прочих повар, служащий у Гвильельмо Россильоне: у него мясистое лицо, переваливающийся через пояс живот; он очень тяжел . Или хлебник Чисти, «умный и всеми любимый» , прогуливающий по улицам Флоренции свой огромный живот. Такая полнота всеми очень ценится.
В культуре нет ничего важнее этого противопоставления простонародного и изысканного. Все здесь говорит о стремлении сохранять дистанцию, о социальных кодах, о телесных ориентирах. Впрочем, аллюзии на эти различия иногда встречались в фаблио, где клеймились «толстые грубияны» или «мерзкие обжоры» . Устанавливается социальный критерий, согласно которому низы общества ассоциируются с полнотой, а изысканные верхи с легкостью и изяществом. Итак, стигматизирующий взгляд имеет социальную направленность. Многие ориентиры изменились.