Лафатер родился в Цюрихе, изучал там богословие и с 1768 г. до самой смерти занимал должность сначала приходского дьякона, а потом пастора в своем родном городе. Он продолжал рисовать уши, носы, подбородки, губы, глаза, профили, фасы, силуэты и все это с комментариями. Постепенно Лафатер поверил в свою способность определять по внешности ум, характер и присутствие (или отсутствие) божественного начала в человеке. Он имел возможность проверять верность своих характеристик на исповедях. В его альбомах были рисунки фрагментов лиц всей его паствы, портреты людей знакомых и незнакомых, выдающихся, великих и обыкновенных. Он анализировал в «Физиогномике» лица великих людей разных времен по их портретам и некоторые характеристики производили впечатление гениальных психологических догадок.
По Лафатеру, у Фридриха Барбароссы глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств.
Скупцов и сластолюбцев отличает одинаково выпяченная нижняя губа.
В лице Сократа есть задатки глупости, славолюбия, пьянства, даже зверства, но по лицу видно, что все это побеждено усилиями воли.
У Брута верхнее глазное веко тонко и «разумно», нижнее округло и мягко, соответственно двойственности его мужественного и вместе с тем чувствительного характера.
Широкое расстояние между бровями и глазами у Декарта указывает на разум не столько спокойно-познающий, сколько пытливо стремящийся к этому.
В мягких локонах Рафаэля проглядывает выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности.
У Игнатия Лойолы, бывшего сперва воином, затем основателем Ордена иезуитов, воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем носе» и в лицемерно полуопущенных веках.
Изумительный ум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа и т. д. и т. п.
Эти замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о мордах зверей, увлекательны и интересны, но научной ценности при отсутствии научных методов наблюдений не имеют.
Изложение основ физиогномики все время прерывается у Лафатера разными лирическими отступлениями: то он поучает читателя, то бранит врагов физиогномики, то цитирует физиогномические наблюдения Цицерона, Монтеня, Лейбница, Бэкона и других философов.
В своей «Физиогномике» Лафатер временами предается отчаянию при мысли о непознаваемости человеческой природы, иллюстрируя эту мысль изображением кающегося царя Давида, ослепленного небесным светом. И действительно, проникновение в сущность человеческого характера у такого гения, как Шекспир, не требует описаний внешности. В его пьесах очень редко говорится о чертах лица, однако, читая их, представляешь и Гамлета, и Шейлока, и Отелло, и Яго. Почти всех
С улыбкой читаешь у Лафатера о Гете: «Гений Гете в особенности явствует из его носа, который знаменует продуктивность, вкус и любовь, словом, поэзию». Кстати, о Гете. Еще до того как стать дьяконом в Цюрихе, юный Лафатер совершил путешествие по Германии и имел счастье познакомиться и подружиться с Гете. В то время он уже собирал материал для своей «Физиогномики» (книга была опубликована в 17721778 гг. сначала в Германии, затем во Франции, со множеством рисунков лучших граверов того времени).
Иоганн Вольфганг Гете. Гравюра К.-А. Швергебурта
В рассуждениях на тему «поэзия и правда» Гете оставил привлекательный портрет своего друга: «Его кроткий и глубокий взгляд, его выразительный рот, простой швейцарский диалект, который слышался в его немецкой речи, и многое другое, выделявшее его среди других, давали всем, кто обращался к нему, самое приятное душевное успокоение».
Гете увлекся его теорией и сам начал изучать (довольно поверхностно) черепа людей и животных. Не дождавшись научных объяснений физиогномики, он стал говорить о Лафатере как об очень добром человеке, но подверженном огромным заблуждениям. «Вполне строгая истина не вдохновляла его, он обманывал себя и других. Поэтому-то между мною и им дело дошло до полного разрыва. Последний раз я видел его в Цюрихе, причем он меня не заметил. Переодетый, я шел по аллее и, увидев, что он идет мне навстречу, свернул в сторону, так что он прошел, не узнав меня. Своей походкой он напоминал журавля».
Лафатер верил в Калиостро и его чудеса. И когда его надувательства были разоблачены, Лафатер стал утверждать, что это был другой Калиостро, а истинный святой человек.
Гибкий и длинный, с торчащим носом и выпуклыми глазами, всегда экзальтированный, он походил на взволнованного журавля. Таким он запомнился тем, кто его знал.
В 17811782 гг. граф и графиня Северные будущий император России Павел I и его жена Мария Федоровна (под таким псевдонимом по настоянию Екатерины Великой они путешествовали по Европе) побывали во многих странах. Одной из последних посещенных ими стран была Швейцария, и в Цюрихе Павел встретился с Лафатером. Павел попросил во всей полноте изложить его идеи и слушал его с большим интересом. Стремившийся в тот период своей жизни ко всему, что содержало мистицизм, он с наивным волнением замечал, что доктрины цюрихского философа дали очень много его душе.