Сейчас мы уберем пакеты, и можно начинать снова, сказал я по возможности спокойнее.
Надо было раньше! кричал он. Я вышел из терпения и сказал, что, в общем, ошибки бывают и мы несем за них ответственность, но, поскольку мы исправим положение, ему придется
работать, ведь он берет с нас деньги, причем немалые. О, как он взвился!
Здесь тебе не Россия! орал он, тыча пальцем мне в грудь. Здесь ты меня не сошлешь в Сибирь!
А ты знаешь, что такое Сибирь или нет?
Знаю, там у вас людей стреляют вот так: «пиф-паф», и он ткнул мне в грудь прямо напротив сердца.
Мне некогда было думать о своих дипломатических полномочиях. Я тоже ткнул ему в жирную волосатую грудь пальцем и крикнул:
Так говорят только фашисты, а фашистам мы скрутили головы!
И вдруг я увидел, что рабочие, ухмыляясь, посматривают на своего рассвирепевшего начальника.
Эй, парень, мы все сейчас сделаем! сказал мне один из них.
Чувствуя противную дрожь в коленях, я вылез из трюма.
Не знаю, что бы я сделал, если бы форман не замолк после моей последней реплики. Но эпизод был исчерпан, и утром, когда я появился на палубе, грузчики, как один, здоровались со мной, приподнимая каски, и улыбались. Капитану и первому помощнику об этой своей нетактичности, каюсь, я ничего не сказал. Мало ли что подумают! Но для себя я уже сделал вывод, что американцы совсем не такие, какими я представлял их раньше. Да, они веселые и жизнерадостные. Но они же могут быть мрачными и задиристыми. Один издалека тянут тебе руку для приветствия, другие смотрят с затаенной ненавистью. Если и есть объединяющая всех черта так это страсть к деньгам, страх потерять работу, бешеная гонка за успехом. Я увидел, что даже самые добродушные, расположенные к тебе люди редко сделают что-либо бескорыстно.
Есть еще одна, объединяющая почти всех американцев, черта: тревога за завтрашний день, боязнь войны. Исключая, быть может, самых оголтелых, вроде того формана, американцы говорили нам о том, как они мечтают о мире, о чистом небе, о развитии дружбы с Советской страной.
После Соединенных Штатов мы зашли в столицу «огненного острова», революционную и до конца дружественную нам Гавану. Взяв в Гаване топливо, мы уходили домой, во Владивосток. И для всего экипажа сейчас главная мысль была: скорей бы Родина, скорей бы свидание с любимыми и близкими людьми.