Идем в район Сицилии и Мальты. Матросы в «северной одежде» куртках и брюках докрашивают надстройку и трубу. Постепенно судно приобретает нормальный морской вид. А настроение у команды неважное. Замечаешь, что люди стали помаленьку надоедать друг другу. Уже не хочется просто так разговаривать. Обо всем переговорили за рейс, все анекдоты рассказаны, все нюансы семейной жизни обсуждены. В столовой идет фильм. Все сидят строго на своих местах. Как-то я сел на свободный стул, со всех сторон послышался недовольный шепот: оказывается, это место «деда», старшего механика Бориса Михайловича Кучеренко. Извинившись пересаживаюсь. На судне уважают старых моряков. Вот в таких длительных плаваниях, когда с каждым днем растет душевное напряжение, необходимо на судне иметь какие-то святыни: будь это неукоснительно поддерживаемые традиции или просто уважение к старшим, к тем, кто отдал морю больше сил.
Атлантика встречает нас полным штилем и крупной мертвой зыбью. Вот когда стало заметно, что судно наше имеет малую метацентрическую высоту. Качается плавно, медленно возвращаясь из наклонного положения. Не скажу, что очень приятно, когда, накренившись, судно вроде задумывается: стоит ли возвращаться в исходное положение или уж крениться «до победы»?
Ярко светит солнце, и штурманы не сходят с мостика, повторяя под руководством капитана правила ППСС, несения вахтенной службы в мирное и военное время. С карандашами и циркулями в руках «играют в пароходики» тренируются в расхождении судов. Чего, кажется, проще разойтись со встречным судном, а каждый год многие суда гибнут именно из-за ошибок в этом деле!
Океан то и дело меняется. Было тихо, но вдруг сорвался шквал, упало давление. Мастер успел определиться по солнцу и, проверив местоположение судна по метеокарте, сказал, что мы находимся в центре циклона. Впереди по курсу еще четыре циклона, правда, не очень глубоких. Но качка все усиливается. Ночью я чуть не вылетел из койки. Пришлось заклиниться спасательным жилетом. Температура упала до десяти градусов. В кают-компании и столовой перед подачей посуды на столы разложили мокрые простыни, чтобы тарелки не катались. Все равно приходится поддерживать тарелку рукой.
Судно кренится все больше, уже и борт скрывается под водой. Невольно вспоминаешь о судах, навеки исчезнувших в морской пучине. Вот уж действительно: стихия была и осталась грозной, как и во времена первых мореплавателей! А ведь по карте циклон, захвативший нас, уже ушел на 600 километров севернее. Впереди нас ждет еще более крепкий шторм. Мастер часто звонит в машину, просит убавить обороты винта или добавить. Третий механик перекачивает топливо то в цистерны левого борта, то наоборот, чтобы уравнять
крен. А ветер меняет направление, и трудно за ним успевать.
Но появились чайки первый признак стихающего шторма. На палубе затрепыхалась диковинная желтая птичка, посидела на трюме с полчаса и полетела дальше. Долетит ли до берега?
А мы с Серегой Мухоедовым, четвертым механиком, оформляем праздничную майскую газету. Праздничный вечер решили провести пораньше, чтобы на берегу не отвлекать народ от работ. Вообще комсомольцы стараются вовсю, чтобы как-то развлечь экипаж после трудных вахт и работ.
По нашим подсчетам, до Нью-Йорка осталось не более двух суток хода, и тут на нас с севера налетает настоящий ураган. Судно перестало повиноваться рулю, бросает его с борта на борт так, что сердце сжимается, хотя виду никто не подает. Мастер постоянно на мостике, поглядывает на барометр, на море, а волны уже перекатываются через палубу, через контейнера.
Как там наш груз, Женя, не сместится? спрашивает он меня, в который уже раз.
Укладка хорошая, успокаиваю я его, а сам думаю: а хорошо, что в Кланге настоял переделать работу, что в Пенанге поругался со стивидором. Не то сейчас пожинали бы плоды уступчивой вежливости. А между тем крен достиг уже 30 градусов. Так недолго докатиться и до «угла заката».
К ночи ураган рассвирепел, но, к счастью, ветер зашел с носа, а встречная волна не так опасна, как бортовая. Груз наш, видимо, все-таки немного сместился, потому что все топливо перекачали в танки правого борта, а крен все же остался левый.
Мне приходится перепечатывать приготовленный заранее «Морской протест», потому что «страхи», которые по совету капитана я туда внес, оказались детскими штучками по сравнению с тем, что судно фактически испытало. Печатая, приходится одновременно держать машинку и стараться не свалиться со стула. Веселая работка! Про себя прикидываю, что подойдем к Нью-Йорку к уик-энду, концу рабочей недели, так что придется простоять лишних дня два.
Земля! Горизонт обозначился для нас яркой полоской земли, в бинокль я разглядел два моста и несколько высоких коробочек, наверное, небоскребов, задолго до того, как увидел сам город. На борт поднимается лоцман жизнерадостный, деловой дядька, под сорок, с седыми висками. Мы рассчитывали, что он поведет нас прямо к причалу, а он развернул нас на рейде и дал команду «Дроп энко хиэ»- отдать якорь. Так начались наши первые расходы. Ведь и за постановку на якорь надо платить немалые деньги портовым властям.