- Вы преступили законы божьи и людские, - сказала она, отметив прекрасную акустику арены. Крикуны с минимальными задержками повторяли ее слова, разнося по округе.
- Я убью вас. И, к сожалению, смогу сделать это лишь один раз.
Жребий брошен, мосты сожжены. Теперь, даже захоти женщина отступить, это было невозможно, вызов стал испытанием Божьего суда, в котором должен оказаться хотя бы один мертвец.
Возможно, народ кругом орал и шумел, Елена этого не слышала, сосредоточившись на противнике. Баттести уже спешил ей навстречу, размахивая тяжелым тесаком, он явно рассчитывал закончить бой как можно быстрее, сметя более легкую и худощавую соперницу. Парня можно понять, выйти против женщины, да еще пред очами сливок общества - унизительно, прямо скажем.
Елена шагнула ему навстречу, с идеально вертикальным корпусом, заложив левую руку за спину, прижав к боку локоть правой, вооруженной. Позади младшего коллеги орал и плевался Барка, но старшая двоица наоборот, хранила молчание, внимательно щурясь. Как и предсказывал Раньян, их самоуверенность не превращалась в глупость. Женщина кидает вызов опытной банде прожженных негодяев? Забавно. Нелепо. Но и любопытно, есть повод проявить осмотрительность.
Баттести рубанул со всей дури, поединщица легким отшагом ушла от вражеского клинка и тут же качнулась обратно, ближе к противнику. Она вошла в «Круг Смерти» оппонента, скользя на сильных ногах, как водомерка по воде, легко, с изящной грацией. Елена обозначила укол в лицо, Баттести довольно быстро и умело закрылся мессером, поставив клинок вертикально, Женщина сделала еще один шаг и крепко схватила противника за правую руку. Она увидела очень близко глаза противника, расширенные, непонимающие, полные безбрежного удивления в первую очередь от ощущения, что вместо мягких, слабых женских пальчиков на его запястье легли стальные наручники.
Глупцы и ярмарочные борцы хватают за одежду. Их можно понять, так проще. Но для нас борьба не забава и не кабацкий мордобой, а прелюдия к убийству. Поэтому любой захват всегда целится только «в мясо». Хватай врага так, словно твои пальцы это клещи, и ты жаждешь вырвать ими кусок его плоти. Тогда, если даже не сумеешь провести бросок или залом, ты хотя бы накажешь противника болью.
Баттести потерял мгновение, пытаясь освободить руку, и этого было достаточно. Елена уколола сбоку и плашмя, в сердце, мгновенно отскочила, выходя за пределы досягаемости вражеского
мессера, не выпуская из виду остальных «Бэ».
Поначалу мало кто понял, что случилось, а те, кто понял, сохранили чувства при себе. Баттести отшатнулся, крестя воздух изогнутым клинком, отчаянно хрипя ругательства. Барбаза наклонился вперед, хмурая улыбка сразу покинула смуглое лицо. Елена сделала несколько шагов вправо-влево, двигаясь вдоль воображаемой дуги за пределами острия мессера.
Громко хлопнула кожа о кожу. Елена, даже не оборачиваясь, знала, что Раньян скупо аплодирует, не снимая перчаток, оставаясь в тени, рядом с приоткрытой дверью. Баттести недоуменно оглянулся на черного бретера, открыл рот, чтобы сказать еще что-то, и тут почувствовал в полной мере, что с ним явно не все в порядке. Молодой убийца кинул взгляд в сторону товарищей, шевеля губами, с выражением растущего недоумения на скуластом лице. Затем потрогал небольшой разрез на кружевной рубахе, недоуменно потер пальцы, испачканные красным.
- Ой, - с каким-то детским удивлением произнес он, чувствуя, как тяжелеет рукоять мессера в непослушной руке.
Елена напала снова, словно призрак, давя немигающим взглядом, как змея в броске. Удар, отбив, а затем стремительное движение клинка, наискось разрубившее физиономию Баттести. Это было не слишком разумно, и Раньян предостерегал, что такие фокусы вредны для лезвия зубы слишком твердые. Но Елена хотела, чтобы тварь мучилась, хотя бы недолго.
И снова челночное движение назад, потому что даже рука умирающего способна убить.
- Авава-баа - просипел Баттести, шевеля синеющими губами, перечеркнутыми глубоким разрезом. Как будто все еще не осознал происходящего. А затем кригмессер упал, звучно лязгнув о камни. Смертельно раненый поединщик вопил и размахивал руками, словно никак не мог решить, то ли зажать рану меж ребер, то ли закрыть лицо. Жуткий, полный безнадежного отчаяния вой все не заканчивался, пока Елена не рассекла глотку Баттести до позвоночника.
Она заученно вдохнула, прошлась, взмахнув клинком, будто тростинкой, чувствуя себя легко, словно птица в полете. Настолько, что пришлось несколько раз повторить самой себе, что еще ничего не закончилось, это лишь самое начало труднейшего поединка. Убить молодого дегенерата, пользуясь его самоуверенностью не подвиг, не заслуга. Это просто убийство, и, чтобы выйти с арены, предстоит совершить еще три, одно другого тяжелее.
В фильмах люди с перерезанным горлом умирают быстро и красиво, разве что с легким стоном. Баттести расставался с жизнью по-настоящему, то есть долго и отвратительно. Воздух со свистом вырывался из рассеченной глотки, крупное тело билось в судорогах, перекатываясь с боку на бок и не в силах перевернуться. А крови было столько, словно зарезали свинью, по всем правилам, подвесив на крюке, чтобы слить жидкость без остатка для колбасы и «жарехи». Елена отметила, что теперь здесь можно поскользнуться, следует быть осторожной.