Милентий пытался рассмотреть и того, кто просил, и Фомича. Разговаривая с Фомичом, из угла переполз к нему поближе худой, нескладный парень. Он был в нижнем белье. Очевидно, взяли ночью с постели и не дали одеться. Фомичу было около сорока. Умные, живые глаза, кудрявая бородка. Его щеки впалые, виски с проседью.
А так и арестовали. Дочки у меня близнецы. По семнадцать годов каждой. Им велено в Германию ехать, а они в лес сбежали. Ну, меня вместо них и взяли.
Да, жалко сказал парень.
Чего жалко? Кого? переспросил Фомич.
Близнецов. Если в Германию угонят, то уж не быть им вместе.
Не угонят, уверенно сказал Фомич и осекся, испугавшись не столько своих слов, сколько- тона, каким они были сказаны. И чтобы не останавливаться на полуслове, продолжал: А какие свадьбы я им закатил бы!
Да сказал парень мечтательно, мне бы на такой свадьбе хоть среди музык постоять. Я в бубен здорово бью и на скрипке немного играю.
Такого казака, улыбнулся Фомич, я и в женихах с радостью увидал бы! Это ты сейчас в подштанниках Всех нас судьба, можно сказать, застала в подштанниках. А одень тебя, причеши ты же видный парень! Один рост чего стоит!
Парень засмущался, всей пятерней взъерошил свой давно не стриженный чуб и попросил:
А вы хоть расскажите, как бы свадьбу стали справлять. Что за чем В этом деле ведь целое расписание есть.
А и правда, поддержали парня другие заключенные. Сельская наша свадьба как в хорошем театре. Если по всем правилам, то настоящая постановка.
Я всех правил не помню, стал отказываться Фомич.
Как-нибудь подскажем, донеслось из угла камеры.
Как-нибудь? Я хочу по всем правилам, как о чем-то очень серьезном и важном сказал Фомич. Это мои дочери. Хочу, чтобы все, кто тут есть, вроде бы побывали на свадьбе. Я пригласил бы на нее каждого.
Всех, кто сидел в камере, заинтересовал разговор. Он позволял забыть о том, что только что произошло, что будет завтра или днем позже.
А вы свадьбу в лицах разыграйте, предложил мужчина в вязаных тапочках на босу ногу. У него было интеллигентное лицо, морщинистый лоб с высокими залысинами. Лежал он у самой двери и дышал открытым ртом. Чувствовалось, что ему не хватает воздуха. Назначьте жениха, невесту Подруг, родственников Каждый что-то вспомнит, и полная картина свадьбы получится.
Идея интеллигента всем понравилась. Люди оживились, и Фомич сдался. Он сказал:
Ну хорошо. Давайте договоримся, кто кем будет. Женихом будешь ты, Фомич ткнул пальцем в долговязого парня. Как тебя зовут?
Микола.
Хорошо. Посмотрите, мужчины, что там Ребро в узелке оставил? Может, запасные штаны А то неудобно жениху в подштанниках быть.
Не тут пара исподнего
Слышь, парень! Жених Микола! Возьми! На мне двое штанов. Хватит
и одних.
В это время в дверь камеры гулко застучали.
Тише! Сволота недобитая! А то пан комендант парочку на выбор вздернет посреди двора.
На минуту все умолкли.
Давайте тише. Вполголоса
И свадьба продолжалась.
Милентий на какое-то время даже забыл о противной тошноте. Он будто снова ходил по селу, слушал песни и припевки, видел визжавшую от восторга детвору и ясную сваху, которая плывет через улицу, и ее распирает от спеси.
Лязгнул засов. Опять, увлекшись свадьбой, заключенные не услыхали, как к двери подошли полицейские. Внесли в камеру верейку со свеклой. Ужин. Каждому раздали по корню. Полицаи пошли дальше, а заключенные начали ужинать.
Каждый ногтями соскребал остатки земли с корня, тер его об одежду, ковырял, выгрызал и выплевывал подгнившие места. Сосредоточенно ели. Милентий тоже получил свою порцию. Свекла была сахарная желтоватая, сладкая до тошноты. Милентий грыз ее, и его душил стыд. Такое было состояние, как будто всех заставили есть из одного большого свиного корыта. И люди очень хорошие люди толпились на четвереньках у этого корыта и покорно чавкали. Было что-то позорное в этом уничтожении сырой свеклы.
За окном темнело, но никто уже не решился заговорить о свадьбе. Молчали. Только двое или трое, хорошо знавшие друг друга, очевидно, еще до тюрьмы, вполголоса разговаривали.
На следующее утро после завтрака (морковный кофе и липкий брусочек черного хлеба) опять стали просить Фомича, чтобы продолжал «свадьбу». Он не стал отказываться. В этот день дела пошли еще живее. Очевидно, вечером и за долгую ночь многие постарались припомнить мельчайшие подробности виденных когда-то свадеб. Даже Милентий не удержался.
В субботу в камеру загнали человек десять новых. А во вторник всех их увели. Так и шли дни. И лишь на тринадцатый или четырнадцатый день снова вспомнили про Милентия. Сразу после завтрака за ним зашел часовой и повел его в жандармерию. Спина у него уже почти зажила, но в животе, куда ударил сапогом рыжий, часто покалывало.
Он не знал, что все эти дни в Павловке хватали хлопцев, с которыми он учился, или встречался, или жил по соседству, и водили их на очную ставку с сотрудником жандармерии. Но ни в ком из приведенных он не узнавал сообщника Милентия.
Тем временем в Павловку дошли слухи, что Милентия в жандармерии истязают, добиваясь одного кто был с ним на дороге? Поэтому, когда Гриша благополучно уехал в Турбовский район, отпала необходимость скрывать его имя. Теперь Кульчицкий мог, не подвергая никого опасности, назвать Гришу и настаивать на том, что они просто хотели покататься на велосипеде, поэтому и напали на чиновника. Хотели, мол, отнять велосипед.