Один за другим у нас набирались люди. Рыжий Джек и Бен Бенсон вернулись на борт, а также Большой Нед и Маху. На судно нанялись несколько новеньких. Когда нас стало восьмеро, не считая меня, мы снялись с якоря и вышли в море. Девять человек вряд ли сумели бы управлять «Новым ковчегом», но для «Виндворда» этого было более чем достаточно. Я нанял такое количество людей, поскольку капитан Берт велел мне, если получится, привезти обратно больше людей, чем я взял с собой. Взял я с собой шестерых, и я боялся, что он не пожелает принять Неда и Маху. Если он откажется от них, по крайней мере он ничего не потеряет.
Азука готовила для нас, убиралась и выполняла практически любую работу, когда мы просили. Теперь она ходила в одежде (и носила дешевые побрякушки), но все же из-за нее произошла драка. Лесаж не убил того парня, но избил чуть не до смерти. На маленьком шлюпе с девятью мужчинами и одной женщиной на борту нам приходилось буквально сидеть на головах друг у друга. Я занимал единственную каюту, размером с чулан.
Я уже говорил, как люблю море и небо, безмятежные и прекрасные, и ощущение близости к Богу, которое возникает, когда с упоением любуюсь ими. Сейчас я должен рассказать еще об одной вещи определившей всю мою жизнь, как мне кажется сейчас. Было время первой вахты, и солнце стояло низко над горизонтом, оранжево-золотое за облаками. Лесаж, командовавший вахтой, поставил одного человека на помпу, а Бена за штурвал. Я сказал, что сам встану за штурвал и таким образом он получит еще одни рабочие руки.
Вскоре стало слишком темно для работы, и все, кроме меня, сели или легли отдыхать, а немного погодя заснули. Наконец я решил, что теперь бодрствуем только мы двое: «Виндворд» и я. Мы шли курсом на Тортугу, грот тянул неплохо, и море было таким спокойным, словно тоже спало. Я знал, что случиться может всякое. Люди могут заварить какую-нибудь кашу, мы можем затонуть во время шторма, капитан Берт может не добраться до Тортуги в ближайшие недели и так далее в общем, произойти может столько самых разных неприятностей, сколько не доставят и десять веракрусских девушек. Но море было спокойным, погода стояла ясная, и шлюп отзывался на каждое движение моих рук, точно живое существо. Я чувствовал, что могу положиться на Лесажа, Рыжего Джека, Бена Бенсона, Большого Неда и Маху, итого выходит пятеро против четверых, даже если все остальные взбунтуются. Мы пойдем туда, куда я прикажу, и любому, кому это не понравится, придется добираться до суши вплавь. Здесь нет ни наставника послушников, ни федералов, чтобы действовать с оглядкой на них. Почти все на свете закованы в цепи, даже если они не видят своих цепей, но я нет. Я могу дышать свободно, как большинство людей не дышит никогда в жизни. Погруженный в такие размышления, я простоял у штурвала всю вахту, и это было неописуемо здорово.
На следующий день я снова встал за штурвал. Ветер начал крепчать, и я решил, что со мной в качестве штурвального вахта Лесажа сумеет справиться с парусами своими силами и мне не придется командовать «свистать всех наверх!». Было славно. Мы поставили шпринтовый парус, грот туго надулся, и мы пошли с хорошей скоростью.
Ветер пел в такелаже, и примерно через полчаса до меня дошло: он пытается что-то сказать мне. На уроках музыки я научился одной (практически единственной) по-настоящему важной вещи: умению слушать слова и ноты гимнов и хоралов и понимать, что они значат. Я на минуту закрыл глаза, и мне показалось,
будто я слышу отца Луиса. Не слова, но голос. Я находился за дверью классной комнаты, а он читал лекцию у доски.
Открыв глаза, я увидел, что стою внутри одного из чертежей, какие отец Луис чертил на уроках геометрии. Мачта являлась прямой линией, грот плоскостью, гик еще одной линией, и держащие мачту ванты тоже были линиями.
И я мог изменить этот чертеж.
Я много думал о бермудском вооружении, которое видел в Порт-Рояле, и жалел, что у нас не такое, поскольку с ним мы наверняка шли бы быстрее. За неимением более высокой мачты я не мог переоснастить «Виндворд» бермудскими парусами. Я мог бы укоротить гик у нас имелась пила и несколько других инструментов, но мне требовалась новая мачта. Тогда я понял, что могу изменить кое-что другое.
Во время следующей вахты я начертил для себя несколько чертежей на чистой странице судового журнала. Во всех углах я поставил буквы, как мы делали на уроках геометрии. Бакштаг тянулся от точки «А» к точке «В», верхушке мачты, и так далее. Остальные детали я опущу, скажу лишь, что конец бушприта обозначался буквой «I».
Потом я показал чертеж Лесажу и Рыжему Джеку и пририсовал треугольный парус, установленный на форштаге, как на обычной мачте. Один угол крепился к верхушке мачты, второй к концу бушприта, а третий к крюйсову «J», который надлежало установить.
Форштаг крепкий, как палка, поскольку натянут очень туго, сказал я. Так почему бы нам не сделать это?
Лесаж указал, что нам придется разрезать по диагонали прямоугольный кусок парусины и половина пропадет.
Не пропадет, сказал я. Это будет запасной JIB-парус.