Тетя Лида захлебнулась и побледнела.
Как ты себя вел, мальчик? спрашивает она.
В тралфлоте.
То-то... Я давно не видел Павлика. Как Павлик? Ты была дома?
Федор ловко бросил на сиденье свое грузное тело. Пружины под ним застонали.
Сеня, как ты здесь?
Ах ты... Ах ты... забормотала она.
С таким трудным грузом я никогда не имел дела. На первом же повороте зыбкая масса навалилась на наружный борт так, что я едва удержал машину. А на подъеме бетон сполз назад. Кузов сразу отяжелел, и на малейшем бугорке передние колеса на мгновение отрывались от земли. «79-40» уходил. Теперь, когда я был у подножья подъема, самосвал Федора, показав мне хвост, исчезал вверху. Содрогался железный пол, тряслись крылья, клацали дверцы. Я хотел догнать Федора срезал повороты, едва удерживая управление, покрышки визжали, с размаху бросал машину на подъем и очертя голову несся на спуске. Руки на руле вспотели, во рту пересохло. Я смертельно хотел курить, но об этом и думать было нечего. Оторвать руку от баранки, опустить ее в карман, достать папиросу, потянуться вправо и вынуть спички... Интересно, что бы сказал мне тот аккуратный водитель, услышав, как надрывается выпестованный им мотор и стонут заботливо смазанные рессоры!
Этот прочно стоял на бурой от заката и росы траве. Его слегка расставленные ноги в кирзовых сапогах казались чугунными и непоколебимыми.
Почему?
Бетон, из которого ты лепишь эти чертовы трубы. Я показал на бункера, мохнатые от опалубки. Не хватает машин... Монтажники поджимают?
Глава шестая
Да, удивленно просопел племянник тети Лиды.
Валя поворачивается ко мне. Но я не успеваю ответить. Павлик тянет ее за полу:
Это мне, сказал я, подходя к изгороди.
Мы замечаем ее сразу: в глубине территории, на широкой пыльной дороге, ведущей к выходу, появляется женская фигурка. Больше никого нет, и женщина заметна издали. Она в узких парусиновых штанах, заправленных в серые от цементной пыли сапоги, в расстегнутой рабочей куртке, из-под которой выглядывает белая блузка, в красной косынке, завязанной сзади маленьким узелком. Женщина машет нам рукой и медленно идет по дороге мимо полинялых транспарантов с призывами, минует яму, окруженную деревянными скамейками, место для курения. Она идет к нам. И я могу сколько угодно заниматься своей папиросой, но чувствую, что сейчас спокойная и усталая улыбка трогает ее шелушащиеся, обветренные губы, а возле глаз собираются лапки приметных уже морщинок. Павлик, сдерживаясь, чтобы не побежать, степенно шагает ей навстречу. Они встречаются. Женщина, присев, обнимает его, целует в нос. Потом и я подхожу к ним. Женщина протягивает мне руку.
Он меня не слушал, обращался только к Федору.
Монтажники поджимают. Машин мало, людей не хватает. Пятнадцать человек послали в колхоз... отвечает она.
Добре, крикнул племянник тети Лиды. Будем считать, что ты в курсе... Я предупредил. Потом пеняй на себя. Он коротко тряхнул головой и, кряжистый, квадратный, пошел назад.
Ты чего зубы скалишь? ворчливо спросил Федор. Явился невесть откуда,
со скуки буйну голову потешить решил, а тебе все на блюдечке поднеси? Я три года в стажерах ходил, в свое время, конечно...
Спасибо, сказал я и, взвешивая каждое слово, добавил: Объяснил ты мне много. Сразу-то и не усвоишь.
Я забил один гол и два промазал... Витька Сальников все время ставит подножки... Правда, Семен? Ведь правда?
Кузов полуторки, стоявшей передо мной, дрогнул и двинулся вперед. Подошла моя очередь.
Плохо тянет, буркнул я.
Я видел стелющуюся перед капотом жирную пыль и все уменьшающийся задний борт «79-40»...
Знаешь, какой водитель на этом «газике» работал?
Ты не горячись, Ковалев, не горячись, торопливо увещевал тот, кого назвали Николаем Аристарховичем. Голос у него был круглый. И транспорт, и комбинат, и запчасти государственные. Понял? Этот голос шел на таком напряжении, что я представил побагровевшее лицо говорившего. Да и что ты ко мне прицепился? взорвался он. Нет у меня транспорта. Девчонки без бетона простаивают, съели меня. Будь возможность, я и телеги занарядил бы под бетон.
Я терпеливый... А ты все одно уедешь.
Можете сватать за своего родственника хоть иранскую шахиню, но если еще раз полезете в душу к парню, то...
Ну! недружелюбно обернулся он.
На самосвале, соврал я.
Готов? спросил он, оглядев меня.
Нет, ты скажи, ты скажи. В голосе Павлика звучали злые слезы.
Я пошел к Павлику. Он сидел на подоконнике, поджав под себя ноги. Я стал рядом с ним и положил руку на его маленькое, упрямое плечо.
Сюда послали. К вам...
Я лежал на жаркой кровати и пытался представить себе, откуда дует ветер сейчас в этом городе. Я вышел на улицу. Тяжелый кованый крючок, на который ночью изнутри запиралась входная дверь, долго раскачивался, стукаясь о косяк.
Да ведь бетонщицы стоят!
Да нет же, Семен! Павлик потянулся ко мне...
Ну, стоят. А если ты мне машину завтра угробишь? По-твоему, это последняя в Горске стройка? На будущий год крупозавод сдавать и мельницу, да еще в Тамбовском сушилку. Сегодня десять тысяч целины подняли, а завтра еще двадцать поднимут. Где я на вас машин наберусь!