Хорошо, сказал человек наверху. И его голос скатился, как горошина.
Ни черта ты не понимаешь, второй... Ни черта! Меньшенький упрямо искал взгляд Семена. Т-ты ребятам не веришь. Я знаю... Мыши... Т-точно... Думаешь, молчать будем? Ерунда! Наш дом здесь. Дом. Ты можешь п-позво-лить, чтоб твой дом п-поганили?
Ночь не принесла удачи.
На четырехстах оборотах оторвемся за два часа. А там пусть светает... Я разрешаю добавить... Снимай пломбу.
У Меньшенького даже уши побледнели. Он задохнулся:
Бодливой корове бог рог не дал...
А денежки получать вас учили?
Слушай, ты! глухо донеслось снизу. Сейчас ход дадут зальет все. Дверь закрой!
Ты один в каюте был?
Пошли, у меня тоже есть немного...
А ты их знаешь?
Ризнич вынул пробку из переговорной трубы, вызвал машинное отделение. Он не стал ждать, когда снизу отзовется механик, а отрывисто бросил:
Ледовая обстановка не разрядилась. Ризнич радировал в Управление, прося разрешения спуститься южнее. Ответа на радиограмму он не получил.
Тогда он впервые услышал о пеленге 307.
Нет, надо... сказал Семен и побрел к переговорному устройству. По дороге он дважды останавливался перевести дыхание.
Ты б-был наверху?
Ясно, сказал электрик, и выходить не надо. Прихватили нас, шухеру не оберешься... Рыбонадзор?
Та який комар вас покусав? Кожин дэнь, поки черти на кулачках не бьются, куховаришь-куховаришь... А воны жують продукт, як бугаи ту жвачку!
Ни, старпом.
Коли устануть менэ самого слопать готовы...
Можно было идти отдыхать: тело истосковалось по сухому и теплому. Однако смутное беспокойство, появившееся еще вчера, не покидало его. Феликс и раньше беспокоился это было обычное состояние, когда не приходила удача. Он испытывал такое чувство, будто забыл сделать что-то очень важное, неотложное. Припоминая, что именно, он остановился у трапа. Потом поднялся на мостик. Там были рулевой и вахтенный штурман Лучкин.
У лебедки сидел Кузьмин. Он тоже курил, пряча папиросу в широкой ладони от ветра и брызг. Семен присел рядом.
Капитан просит добавить! прокричал он.
Машина, максимальные обороты.
Семен пытался вытереть воду. Он принес ветоши столько, сколько могли взять руки, и, опустившись перед лужей на колени, принялся вытирать воду. Все время ему приходилось отползать на сантиметр, на два. И наконец Семен коснулся спиной ухающего двигателя.
Говорили не пяль зенки, мало того что там вымокли, теперь и здесь по лужам шлепать из-за тебя!
Моя...
Убрали... За борт...
Когда темнота подступила вплотную к бортам, Ризнич сухо бросил вахтенному штурману Мишке Лучкину:
На румбе? резко спросил капитан.
«Коршун» выплясывал на волне. Размахиваясь, мачта чуть ли не рвала низкие облака. На судне стояла тишина. Лишь однажды у трюма 2 кто-то высоким ломающимся голосом, в котором слились удаль и горечь, произнес:
Я бандит? Ах ты, салага! Да за это...
Старпом! Да вставай же, черт тебя возьми! Вставай, ну! Феликс открыл глаза, но, как только Мишка отпустил его, уснул опять. Старпом! громко повторил Мишка, нагибаясь над самым ухом спящего. Потом схватил его сильными руками за плечи и приподнял. Давай на мостик, слышишь! На мостик давай скорей!
Не стоит, тебя ждут.
Зачем? не понял Феликс.
Милях в сорока от мыса Сигнальный «Коршун» разминулся с приземистым широкозадым танкером. Танкер развернулся и заботливо пошел за ними следом в двух кабельтовых. Шлюпки на нем были расчехлены, и около каждой чернели неподвижные человеческие фигуры.
По одному, по двое сходила команда на берег. Ребята пересекали захламленный двор верфи и исчезали в дверях проходной. Среди десятков мачт, неподвижно вытянутых к серому закопченному небу, уже невозможно было отыскать незрячие мачты «Коршуна»...
На улице Меньшенький хмуро кивнул Семену и, пошатываясь, побрел по тротуару высокий, ссутулившийся.
Хорошо, пробурчал Мишка.
Семен помедлил...
Луч падал с недолетом он все никак не мог дотянуться до тральщика. И то уходил вверх, то зарывался в море далеко позади.
Феликс все понял. Он ждал этого. Ждал. Если честно признаться, с утра, когда они легли на зюйд-вест, он уже начал догадываться о намерениях капитана. Сосущая сердце тревога была обыкновенным предчувствием. События развивались последовательно, и он не противился им. Он пытался только что-то поправить.
Дайте палубный свет, штурман, приказал Ризнич. Он включил трансляцию. Свободным от вахты на обработку, дважды произнес он, близко поднося микрофон к губам.
Шов лопнул. От удара. Льдина или камень, сказал он, вытирая руки ветошью. Доберемся. Вахту будете нести двухчасовую вдвоем. Сейчас пришлю Спасского... Давайте помпы... Он помедлил немного, бросил ветошь в воду и добавил: Держите связь с мостиком. Если будет хуже дам радио Управлению.
Они вышли.
Теперь Феликс и Ризнич остались один на один. Присутствие рулевого, поглощенного курсом, обоими как бы не замечалось. Тишина в рубке стала невыносимой.
Как во сне, перед Семеном мелькали лица капитана, Феликса, Мишки Лучкина. Они появлялись, исчезали, что-то говорили, но их голоса доходили до сознания Семена точно через слой ваты. Он не понимал, что им нужно. Семен смотрел словно через смотровую щель. И как-то потерял Меньшенького, натыкаясь на него, удивлялся, почему он тут, когда вахта вовсе не его. Однажды он спросил, почему тот не в каюте. Меньшенький бешено посмотрел на Семена... Одеревенели руки, масленка, из которой Семен поливал коромысла клапанов, несколько раз падала в воду. По пайолам расплывались тусклые радужные пятна.