Блин! Меня продолжало потряхивать, хотя я и пытался скрыть это, стараясь не беспокоить ближников. Итак, Ингварь. Ушел с Калки, живой и даже с двумя сыновьями из трех. Пораненные, но терпимо. Умудрились добраться до Переславля Русского. А там уж и домой, в Киев, довезли. Но что-то сломалось в воине. Не захотел больше в Киеве жить. Хотя новый князь зазывал, сулил многое. Снялся с всем двором и перебрался во Владимир. Там тоже были бы рады бывалому вояке. Тем более не бедному совсем. Да и воинов с собой привел два десятка, прекрасно вооруженных и на сказочных конях. А Ингварь повстречал своего приятеля, Кнутовича, бывшего в то время по кое-каким делам в столицу. пображничал с ним несколько дней и заявился ко мне.
Я поначалу не мог понять, чего он от меня хочет. По знатности боярин пусть слегка и ниже, зато по богатству то на много выше. Великий князь его на пиры зовет, к себе приблизить
хочет. Зачем ему наш медвежий угол? Пусть сам, но детям и внукам отчего жизнь то портить? Но Ингварь был настойчив. В конце концов ударили по рукам. Я ему, в счет будущей службы, передаю старую усадьбу с землями вокруг. А он сам ее обиходит, сманивает переселенцев и ставит деревни. Так что дружина моя с весны будет уже не в 10 человек, во все 30! И это не мало. У отца, князя Стародубского, дружина была в 200 витязей.
Как только мы приблизились к воротам, те тут же распахнулись и обоз, не мешкая, вкатился во двор. Шум и гам, сутолока Обычное явление, когда толпа изголодавшихся и уработавшихся мужиков возвращается домой.
Эй! Люди добрые! Голос Дружины запугал бы и тура во время гона. Что сначала, баня или ужин?!
Труженики прислушались к себе и уразумели, что жрать хочется больше.
Ясно. Куница, все ли готово? Вопросил боярин.
Из кучки встречающих вышла вперед мордвинка, страшная, как моя судьба, лет 30-ти и умильно глядя на Кнутовича, часто закивала головой.
Ну так веди смердов в повалушу, корми, все на столы ставь, славно они сегодня поработали.
Баба поклонилась и махнула рукой, приглашая следовать за собой. Гурьба мужиков не заставила себя упрашивать и дружно повалила в тепло.
Ну а мы в баню? Полу вопросительно, полу утвердительно обратился ко мне, сыновьям и второму боярину старый.
Пошли, согласился Жданович, а то набегут ватагой, выстудят всё, изгваздают. Пока холопки отмоют и натопят по новой уснем.
Баня у нас по-новгородски. Всласть напарившись и покувыркавшись в сугробах, мы, умиротворенные и размякшие, добрались до трапезной в тереме и отдали должное стряпне Елены и Переяславы, боярских жен, а также их помощницы юной Вереи, 14-летней дочери Кнутовича.
Кто готовил кашу? Спросил я у холопки Любавы, прислуживавшей за столом.
А чего не так? Удивился Василий Дружинович.
Вкусная.
Аааа!
Боярышня Верея готовили. Подала голос Любава.
Владимирович, женись на сестре каждый день тебя так кормит будет. Хохотнул боярич.
И тут же получил серебряной ложкой по лбу от отца.
Ты, Василий, если дурак, то в скоморохи подайся, я тебе как отец советую. И сыт, и при деле, и скорбность не так жить мешает.
А я чего? Начал то и снова получил ложкой.
Поди прочь, в повалушу ступай, с холопами поужинаешь.
Василий хотел что-то возразить, но видя, как наливается дурной кровью лицо отца, выскочил за дверь.
Олаф, прости дурака. Застоялся, конь породистый да лошадок под стать нету. Вот и бесится.
Молод, это пройдет, заметил Федор, но в чем-то он прав, нужно искать пару князю.
А кого? Зло спросил Дружина. Нам, чтобы подняться, дочь Юрия Всеволодовича нужна. Или кого-нибудь из других великих князей. Да кто же нам такую отдаст?! Можно и на Верейке моей оженить, только тогда век в говне ковыряется будем.
Тихо, горячие финские парни. Попытался я успокоить возбужденных бояр.
А чего это мы финны? Возмутился Кнутович. В моем роду из века колдунов не было.
Это так, присказка новгородская такая.
А Не слыхал.
Ладно, бояре. Спать пойду, устал что-то. Но скажу так. Я поочерёдно посмотрел в глаза своим ближникам. Есть у меня план, есть цели. И что самое главное, есть возможность все очень круто поменять. Вы меня держитесь и тогда, когда-нибудь, эти самые великие князья к вам на поклон приходить будут.
Дружина и Федор изумленно переглянулись и снова вытаращились на меня.
Не пили меду вроде Пробормотал Жданович.
Я все сказал. Верьте, так и будет. Хотя, тут я усмехнулся, а что вам еще остается?
И пошел на выход.
«Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля» напевал я поутру, наряжаясь к новым свершениям. Ночь прошла не помню, как. После бани, на широкой лавке и пуховой перине, под медвежьей шкурой, обшитой изнутри шерстяной тканью М-м-м-м. Сказка. Нос, правда, замерз. Торчал наружу. Все же не правильно живут предки. Без кочегарок, канализации и электричества. Справить нужду можно, конечно, и в бадейку, но не то, не то.
Вышел во двор. Рассвет красил стены терема в серый цвет. Нежностью тут и не пахло. Свежесрубленные бревна наверно выглядели отлично, но через год все новостройки сливались с более старшими товарищами и соревновались только в оттенках зимней, балтийской волны.