облетели должности, как с осенней липки!
Уменьшаюсь.
Ужался.
В памяти ничьей не умещаюсь.
Ужасно!
С остротой ни с либеральной, а с критической
осуждаю вожделенной жизни скотство,
наслаждаюсь скукой аскетической,
праздную с удачливым несходство.
Впредь ни суесловия, ни пиршества!
Лезет нигилист из утописта
Только исповедь-то исподволь не пишется
в исповеди надо утопиться.
Буду жестче камня, в пропасть брошенного,
нападу лежачий на стоящего,
утону в утробе прожитого прошлого
и, как инок, отрекусь от настоящего.
Если бездарь выхваляется «Богач я!»
съежься, гений, позабудь про шутки.
Сдохнут с голоду Петрарка и Боккаччо,
если Возрождение не в жизни, а в брошюрке!
Для несчастных вещность,
для счастливых вечность,
для несчастных люстр созвездья,
для счастливых звезд соцветья
Пусть в бетонной кубатуре кабинета
крот мечтает:
«Кабы я-то! Кабы мне-то!»
Для такой мечты и дня не украду.
Не завидую незрячему кроту!
1980 г.
НОЧЬ
Алисе
Ночь мчалась туда, где закат языкат,
на скорых своих вороных рысаках.
Сквозь небо змеею без глаз
и без жала
комета ползла, торопилась, бежала
Рассыпалась звезд золотая крупа.
Был месяц увесист и в воду упал.
В студеном колодце, у самого дна
вода, от него голубая, видна.
Сон крепкий кого-то и где-то сковал.
А я не уснул по тебе тосковал.
Под черными окнами, в синих степях
всю ночь моя песня искала тебя.
Но небо без месяца,
степь без пути.
Исчерпана песня. Куда мне пойти?
Бездействие мукою.
Тьма без надежды.
Беседую с эхом, аукаю:
«Где ж ты?»
Несу на судьбу за изветом извет
Вдруг все озаряет серебряный свет!
Ты месяц достала, стоишь у колодца
и светишь,
хоть страшно серпом уколоться.
Легко отыскал я тебя в одночасье.
Ты месяц нашла, как подкову
на счастье!
На осень сменяли мы страстные вёсны.
Та ночь,
тот колодец,
те степи и звезды
в душе отраженьем лежат дорогим
А месяц-то найденный светит другим!
СОЛНЫШКО-ЗОЛУШКА
Прежде всех, как труженица Золушка,
пробудилось, встало нынче солнышко.
У большой печи оно хлопочет,
зиму в лето переплавить хочет.
И лучи, под стать лучинам тонким,
быстро нарезает для растопки
Где стальные льды? Седые горы где?
В крошки сталь. И седина растаяла.
Шум в лесах, в полях
И в снежном городе
ничего в покое не оставлено.
Резво крыши крошатся и рушатся,
трескаются, лопаются стены.
Был дворец, теперь сверкает лужица.
Тоньше пальца монумент толстенный
Браво, солнце! Не стесняйся, рушь-ка!
Снежный город это же игрушка!
Пусть ему сегодня будет жарко.
К нам весна идет! Его не жалко.
САВЕЛОВСКИЙ ВОКЗАЛ
Суетный Савеловский вокзал
сдвоенную сталь в меня вонзал
Где же тот вагон пронумерованный?
Жадных ожиданий довершение.
Неподвижность пятерней перронной
ловит длинношеее движение.
Эй, электровозы-атаманы,
распахните двери-автоматы!
Сыпьте в невод площадной и уличный
ваш улов из Рыбинсков и Угличей!..
У заиндевелого чела
встали лыжи мачтой корабельной
В сутолоке ловкая пчела
сберегает взяток коробейный
Обошла метелица перрон,
всех крылом задела голубиным
А неугомонные Пьеро
дарят каламбуры Коломбинам
Карты сдав,
застыл состав
Или жизнь длинней от параллелей,
от прибытий, слез и отправлений?
«Ты любима!» А в ответ: «Верна я!»
Делит нас пневматика дверная
Срежьтесь в «дурака». На полку лягте.
Утоните в смачном просторечье.
Но оставьте средь вокзальной слякоти
Чистый поцелуй залогом встречи.
ОТКРЫТОЕ СЕРДЦЕ
Насмотришься сколького
на улице Горького!
«Парле ву»
«Шпрехен зи»
«Ду ю
спик»
Я к троллейбусу дую
в час «пик».
А в глаза зажженными фарами
лица парами,
девушки, парни
Рвется женщина в давке,
как пешка в дамки.
Осторожно, не наступите ей на мозоль!
О толпа, ты поток потогонный.
Как тернисты твои катакомбы!
Я в тебе измельчал,
растворился,
усох
Ты портретная галерея.
Мне набили оскомину
сотни бород Галилея
и до тысячи
джордано-бруновских жгучих усов.
Я на выставке мод,
я на празднике масок,
я в массах.
Ну-ка, сбросьте улыбку,
пожилой искуситель!
Кто вкруг юноши вьется?
Пчела ли?
Оса ли?
Сколько Лилий и Роз,
Маргарит и Азалий
расцветает в толпе, как в траве,
хоть косою косите!
Но у каждой,
у каждого
бьется сердечко,
трепетное, как свечка,
засекреченное, как дипкурьерский багаж.
Не окликнет досмотрщик:
«А ну-ка, покажь!»
Жмут бока человечки-шкатулки.
Легкодумки, тяжелодумки
верят в ценность слова-сырца.
Джемперочки в зигзагах орнамента,
а под ними, укрытые намертво,
невидимки-сердца.
Черт со страху сбежал, замесив
человеческий этот массив!
Только где-то в нем пятачок растерт.
И растет!
Коридор возникает, как выеденный,
словно выдутый сквозняком.
И плывет, обнаженный, видимый,
и трепещет в нем красный ком
Кто смеется, кто жмется, кто сердится
Эй, в футлярах, раздайтесь вширь!
Не заденьте открытого сердца!
Боже, кто же вы, люди ль, вши ль?..
А комочек движется чудом,
беззащитен, доверчив, чуток.
Не спугните его касанием,
словно праведника наказанием!
Потеснилась толпа ошарашенно:
видеть сердце живое страшно!
И нашлась же, представьте, нашлась
глотка, выдохнувшая:
«Наша власть!»
И холодная чья-то рука
дотянулась некстати
представьте!
пальцы в сердце вошли, как рога
Был комочек, комочка «нет-с».