Мне показалось, будто от него идет, слегка потрескивая, электрический ток. В ту минуту я хотел лишь одного пусть его сила поскорей овладеет мною и раз и навсегда избавит от болезни.
Верю,
верю
Тогда склони голову, брат. Склони голову, и да будет твоя вера не меньшей, чем сила, данная мне. Ибо если твоя вера крепка, ты выйдешь отсюда обновленным человеком.
Не дожидаясь, когда я наклоню голову, он придавил ее вниз своей ручищей и воскликнул:
Боже, исцели этого человека! Яви свое милосердие, исцели его!
Внезапно он стукнул меня кулаком по шее, и тут уж я почувствовал его силу, пробрало, что называется, до печенок. Но моя язва не шелохнулась, как будто ее и в помине не было.
Я исцелен! заорал я, а сам даже боюсь этому поверить. Исцелен.
Он сунул мне под нос микрофон.
Повтори это, брат! Повтори громко, пусть все узнают о твоей радости!
Я схватился руками за живот, мну его и все никак не верю ч не болит!
Язва пропала! кричу. Это чудо!
Потом уж я и не помню, что со мной сталось. Прыгал, махал рукой толпе, кричал вместе со всеми. Мне было наплевать даже на телевизионную камеру, все время нацеленную в мою сторону. Никогда я еще не был так счастлив!
Я вернулся в свой поселок, чтоб собраться в дорогу и попрощаться с соседями. Большинство из них отнеслись к моему отъезду равнодушно. Пожмут руку, похлопают по плечу, и делу конец. Но доктор Баклс страшно рассердился на меня. Он был маленький толстяк, очень добрый, всегда, бывало, поможет, если надо. Я питал к нему такую же слабость, как он сам к крепким напиткам и богохульству. Доктор Баклс шагал взад и вперед по своему кабинету, размахивал руками и все говорил, говорил. Понимал, что я глух к его словам, но никак все не мог остановиться. Он такой как начнет говорить, его не остановишь.
Что это за жизнь? говорит. Автомеханик в бродячем балагане. Работать день и ночь и получать меньше, чем Эб Нолан платит тебе здесь, на бензоколонке. Строить из себя святошу на молитвенных собраниях, жить с этой шайкой обманщиков! Ты скоро поймешь, что это значит, дружок!
Может быть, говорю, но я услышал призыв, и я откликаюсь на него.
Призыв! всплеснул руками Баклс. Однажды ночью ты почувствовал призыв освободиться от греховных мыслей, катаясь голышом по снегу, и мне пришлось спасать тебя от воспаления легких. Потом ты вдруг почувствовал призыв ломать капканы, которые Гленн Лимен ставил на кроликов, и тебя уж дважды сажали за решетку. Каждый раз, когда ты чувствуешь призыв, Аарон, это добром не кончается. Неужели ты сам не в состоянии этого понять? Всегда плохо, когда человек добрее, чем нужно.
Моя язва исцелена, сказал я. Но ведь есть много других людей, кому надо помочь. Вот я и хочу внести свою лепту
Я тебя не учу, как чинить машины, перебил меня Баклс, а ты не морочь мне голову с исцелением. Вот смотрю я на тебя и думаю: совсем свихнулся парень, вроде своего отца. У тебя еще молоко на губах не обсохло, а уж он принялся пичкать тебя баснями об адском огне. Нес всякую несусветицу, пугал дьяволом и, видно, совсем окончательно заморочил тебе голову. Если человека с детства одурманили адским серным чадом, как тебя, то уж одного этого достаточно, чтоб непременно заболеть язвой.
Мне было тягостно слышать эти слова, но я знал, что спорить с ним бесполезно. К тому же я не отличаюсь красноречием, а доктор Баклс, если еще примет хорошую дозу старого виски, кого хочешь за пояс заткнет по этой части.
Подчиняюсь призыву, повторил я, прощаясь с Баклсом. Если случится здесь проезжать, я обязательно вас навещу.
На этом мы и расстались.
Доктор Баклс говорил, конечно, нечестивые и нелепые вещи, но спустя несколько месяцев я понял, что он был прав в одном: даже в прибежище благочестия может затесаться сколько угодно мошенников. Я работал в бригаде механиков, занятых ремонтом лимузина Исцелителя, спальных фургонов и двенадцати больших грузовиков, перевозивших из одного города в другой оборудование для молитвенных собраний. И от того, что довелось мне увидеть в компании этих людей, у меня волосы встали дыбом. Табак и вино. Карты и сквернословие. И беспутные женщины в придачу.
Ну и натерпелся же я от них, когда они узнали, что я стойкий противник дьявола. А когда они поняли, что я не стакнусь с ними и не буду писать фальшивые счета за ремонт, прикарманивать деньги, тут уж мне пришлось совсем туго. Много раз меня подмывало рассказать обо всем Исцелителю или Чарльзу Фишу, а то даже мисс Эмили Джонс, дочери Исцелителя, с которой я тем временем близко познакомился. Но я удержался от этого соблазна: зачем подводить своих собратьев под увольнение, если они еще могут встать на правильный путь. Потом я порадовался, что не стал кляузничать, так как все устроилось само собой.
А случилось вот что: в конце концов у меня произошла стычка с самим Эвереттом Каном, нашим главным
механиком и главным поваром греховной кухни, постоянно клокотавшей возле меня. Этот придира всячески меня изводил. Задавал столько работы, что двоим не одолеть, а потом еще ругался, что я работу запорол. А уж он-то прекрасно понимал, что я его лучший мастер и знаю дело лучше его самого, коль на то пошло. Но я Кана не трогал: ведь это он испортил карбюратор в машине Исцелителя, потому Исцелитель и попал прямо ко мне в тот день. Я думал, что если все это предопределил господь, то, наверно, он и послал мне Эверетта Кана, и я щадил его как можно дольше.