Ты что, сдурел? Зачем тебе эти прыжки? Чем тебе плох этот берег Рубикона? Он очень красив, весь покрыт зеленой травой, здесь можно ловить рыбу, купаться Сиди уж, где сидишь! Дядя Отто не переходил Рубикона, а живет себе, не тужит И не вздумай говорить ему о своей выдумке: у него и так высокое давление.
Цезарь задумчиво глядел вдаль Тетушка продолжала приводить доводы:
Ты мне скажи: Бечкереки перешел Рубикон?
Нет, прозвучал ответ.
Вот видишь! торжествующе бросила тетушка Зельма. А ведь он пройдоха из пройдох. Ходят слухи, будто он хочет стать богом. Ты бери пример с Бечкереки. Если он перейдет Рубикон, тогда и ты быстренько переходи
Не знаю, что и делать, вздохнул Цезарь.
После того как тетушка Зельма удалилась, он отправился на прогулку. По дороге встретил дворника, который не ответил на его приветствие.
«За что он на меня дуется? подумал Цезарь. Потому что я хочу перейти Рубикон или потому что я колеблюсь?
Дворник строго сказал ему вслед:
Неплохо, если б ваши фанфары вечерами поменьше бы гремели!
Цезарь побрел к своей любимой скале на берегу Рубикона и уселся на нее. Он сидел долго-долго и все-таки решил: «Перейду! Будь что будет, перейду!»
Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему Цезарь считается великим человеком и почему его имя попало в школьные учебники истории: он не обращал внимания на то, что станут говорить родственники и знакомые.
Прошу ученых-исследователей рассмотреть мое открытие. Заранее благодарен.
МЕНЯ БРЕЕТ ИЛОНКА
Сегодня утром меня брила Илонка своими волшебными пальчиками.
Когда она завертывала вокруг моей шеи белое полотенце, я раздумывал, как на моем месте повел бы себя Тристан, если бы Изольда была мастером парикмахерского дела из кооперативного треста. Кто знает! Я старался гордо и мужественно выпрямиться на вращающемся кресле, представляя, будто сижу на ратном коне, летящем в битву, но Илонка откинула своими волшебными пальчиками мою голову назад, и мой гордый взгляд уперся в потолок.
В следующий момент Илонка начала поглаживать меня по лицу. Она намазывала меня кремом. Руки ее были такими легкими, что казались невесомыми.
«Как ты гладишь меня, дорогая! говорил я про себя. Чувствую, ты понимаешь меня, понимаешь мою душу» Я склонил голову правее, чтобы левой щекой чуть плотнее прижаться к ее ладони. Мне приятно было нежное поглаживание. Илонка словно говорила: «Хорошо, хорошо, родненький, ты хороший мальчик, красивый, умный, кадычок у тебя славный»
Илонка вынула кисточку и начала меня намыливать. Когда она склонялась надо мной, я ощущал аромат ее волос. В воображении я быстро отбросил пятьдесят лет и вот уже был гусарским офицером, а Илонка моей возлюбленной. В сумерки, в преступный час, вся закутанная вуалью, она проскользнула ко мне, чтобы побрить меня. Она намыливала мне щеки, когда раздался треск, дверь широко распахнулась и пред нами предстал бородатый старец в клетчатых панталонах и шляпе зонтиком. В дрожащих руках он держал огромную пищаль. Илонка вскрикнула:
Отец! И кисточка выпала у нее из рук.
Седовласый отец со сверкающими очами бессильным голосом произнес:
Майн готт! До чего мне пришлось дожить! Моя дочь бреет постороннего мужчину!
Я вскочил со стула, щелкнул каблуками и решительным голосом заявил:
Сударь, я знаю свой долг. Я женюсь па Илонке!
От грез меня пробудил голос Илонки:
Пожалуйста, поверните голову налево!
Ее просьба была для меня приказом, я с радостью выполнил его.
Поверни голову налево, Ромео! сказала мне Джульетта.
Мы сидели па балконе, над нашими головами виднелся серебряный серп луны, и Джульетта страстно брила меня. Это было вдвойне опасным предприятием. Во-первых, освещение было слабым, во-вторых, семья Капулетти ненавидела семью Монтекки, к которой принадлежал я. Якобы за то, что один из моих прапрадедов не давал им на чай. Но я не боялся. О нет! Я шептал про себя: «О, в твоих глазах таится больше опасности, чем в двадцати обнаженных бритвах!»
Поверните немного направо голову! Та-ак! получил я указание от Илонки.
Я повиновался и с закрытыми глазами наслаждался шорохом ее платья, ее дыханием, биением ее сердца.
Неожиданно предо мной появился Данте. Бледный и худой, в длинном широком черном плаще, он шел колеблющейся походкой. На голове у него красовалась черная шапочка. Заметив Илонку, он схватился за сердце:
Это она, Беатриче!
Конечно, она, насмешливо ответил я. Она блестяще бреет. Руки у нее, как мотыльки!
Синьор, удивился Данте, откройте мне, как вы этого добились. Долгие годы с благоговейной любовью я восторгаюсь ею на почтительном отдалении. Когда я вижу ее в церкви, на базаре, на улице, сердце мое наполняется радостью, и я бываю счастлив. Но она никогда не брила меня! Да что бритье! Я никогда не мог дотронуться до ее руки Скажите, синьор, как вы этого добились?
Ээ, женщин надо понимать, с чувством превосходства ответил я.
Не уступите ли вы мне место? умолял Данте.
Вы сошли с ума! Во время бритья? Именно Беатриче вам понадобилась?! Вон там Дюла, Отто Оба свободны.
Илонка не подозревала, что была Изольдой, Джульеттой и Беатриче в одном лице. Равнодушными быстрыми движениями она продолжала меня брить. Вдруг с быстротой молнии она схватила меня за нос и потянула вверх, чтобы ей было удобнее подобраться к усам. Положение унизительное: схваченный за нос двумя изящными пальчиками, я, задыхаясь, хватал ртом воздух. А бритва скользила у меня под носом и нахально, разочаровывающе скрипела. Мое самолюбие резко запротестовало: так нельзя обращаться с мужчиной, да с каким еще мужчиной! А действительно, что бы сделал на моем месте Тристан? А Ромео? Я чувствовал себя, как рыба, по-павшая на крючок.