За десятилетия моей литературной работы у меня выработалось правило: пиши так, как будто ты сидишь и разговариваешь с читателем за одним столом. Разумеется, не с каждым поговоришь по душам. Иной берется тебя поучать, будто он и есть автор «Евгения Онегина». Зато с какой радостью читаю я письма своих настоящих читателей! Далеко не все стихи мои могут им нравиться, но какое в этих письмах уважение и внимание к моей работе! И сколько дельных замечаний в них! Не раз, бывало, я, напечатав стихи в журнале, поправлял их для книги, следуя указаниям своих читателей.
И я заметил, что грань между писателем и читателем как-то стирается.
Разве есть граница между деревом и почвой, на которой оно растет?..
ЖИВЫЕ ГЕРОИ
Чубатый Тарас
Никого не щадил.
Я слышу
Полуночным часом
Сквозь двери:
«Андрий! Я тебя породил!»
Доносится голос Тараса,
Прекрасная панна,
Тиха и бледна,
Распущены косы густые,
И падает наземь,
Как в бурю сосна,
Пробитое тело Андрия.
Я вижу:
Кивает смешной головой
Добчинский старый подлиза,
А рядом с обрыва
Вниз головой
Бросается бедная Лиза»
Полтавская полночь
Над миром встает.
Он бродит по саду свирепо,
Он против России
Неверный поход
Задумал изменник Мазепа.
В тесной темнице
Сидит Кочубей
И мыслит всю ночь о побеге,
И в час его казни
С постели своей
Поднялся Евгений Онегин:
«Печорин! Мне страшно!
Всюду темно.
Мне кажется, старый мой друг,
Пока Достоевский
Сидит в казино,
Раскольников глушит старух».
Звезды уходят,
За темным окном
Рассвет поднялся из тумана.
Толчком паровоза,
Крутым колесом
Убита Каренина Анна
Товарищи классики!
Бросьте чудить!
Что это вы в самом деле
Героев своих
Порешили убить
На рельсах,
В петле, На дуэли?..
Я сам собираюсь
Роман написать
Большущий!
И с первой страницы
Героев начну ремеслу обучать
И сам помаленьку учиться.
И если, не в силах
Отбросить невроз,
Герой заскучает порою,
Я сам лучше кинусь
Под паровоз,
Чем брошу на рельсы героя.
И если в гробу мне случится лежать,
Я знаю:
Печальной толпою
На кладбище гроб мой
Пойдут провожать
Спасенные мною герои.
Прохожий застынет
И спросит тепло:
«Кто это умер, приятель?»
Герои ответят:
«Умер Светлов.
Он был настоящий писатель!»
1927.
СУЛИКО
Родам Амирэджиби
Я веду тебя, Сулико,
В удивительные края.
Это, кажется, далеко
Там, где юность жила моя.
Это было очень давно.
Украина Сиянье дня
Гуляй-Полем летит Махно
И прицеливается в меня.
Я был глупым птенцом тогда,
Я впервые узнал, поверь,
Что наган тяжелей куда,
Чем игрушечный револьвер.
А спустя два десятка лет
Это рядышком, погляди!
Я эсэсовский пистолет
Отшвырнул от твоей груди
Дай мне руку! С тобой вдвоем
Вспомним зарево дальних дней.
Осторожнее! Мы идем
По могилам моих друзей.
А ты знаешь, что значит терять
Друга близкого? Это знай:
«Здравствуй!» тысячу раз сказать
И внезапно сказать: «Прощай!»
В жизни многое я узнал,
Твердо верую, убежден:
Проектируется канал
Юность-Старость, как Волго-Дон,
Будь послушною, Сулико,
Мы поедем с тобой в края,
Где действительно недалеко
Обитает старость моя.
И становится мне видней,
Как, схватившись за посошок,
По ступенькам грядущих дней
Ходит бритенький старичок.
Это я! Понимаешь, я!
Тот, кто так тобою любим,
Тот, кого считали друзья
Нескончаемо молодым.
В жажде подвигов и атак
Робко под ноги не смотреть,
Ты пойми меня, только так,
Только так я хочу стареть!
Жил я, страшного не боясь,
Драгоценностей не храня,
И с любовью в последний час
Вся земля обнимет меня.
Сулико! Ты моя любовь!
Ты всю юность со мной была,
И мне кажется, будто вновь
Ты из песни ко мне пришла.
1953.
УТРОМ
Проснулись служащие, и зари начало
На пишущей машинке застучало.
Еще сонливая идет к заводу смена,
Петух запел оратор деревень,
И начался совсем обыкновенный
И необыкновенный день.
Меня заколдовала ночь немая
Спросонок я еще не понимаю:
Где детство милое, где пожилые люди,
Где тетерев в лесу, где дичь на блюде?
Определите точно этот срок
Когда рекою станет ручеек?
Трагедия всех этих переходов
И для отдельных лиц и для народов.
Пусть время пронесется, мы умрем,
Пусть двести лет пройдет за Октябрем,
Но девушка в предутреннем лесу
Босою ножкой встанет на росу,
Я для нее (а я ее найду!)
За новым платьем в магазин пойду.
И, примеряя новенький наряд,
Я буду ей рассказывать подряд
О том, что было двести лет назад.
Как сообщить ей в темь времен других,
Что мы счастливей правнуков своих?
Тяжелые лишения терпя,
Мы Золушку подняли из тряпья.
Тела и души ветер колебал
Скорее, Золушка! Не опоздай на бал!
Нашли мы под Житомиром в бою
Потерянную туфельку твою.
Окружены, мы знали, что умрем,
Чтоб мальчик-с-пальчик стал богатырем,
И позавидует твоей большой судьбе
И улыбнется правнучка тебе.
Других веков над нами встала тень
Так продолжается рабочий день.
1958.
ЛЮБОВЬ
Быть может, в разговорах откровенных,
Шагая с молодежью по нови,
Увижу я средь лиц обыкновенных
Встревоженную мордочку любви
Поверь мне, ты ничуть не постарела,
Что для тебя земная дань годам!
Бегут двадцатилетние пострелы
По светлой стежке по твоим следам,
До старости, до смерти сохранится
Твой образ, появившийся вдали,
В простом платке, а над тобой зарницы