Продолжая данные рассуждения, можно заключить, что культура как способ пространственной организации не ограничивается «местом», но является силой порождения существования «в-месте». Карсавин отмечал, что весь мир в социальной личности становится ее телом и в индивидуальной личности восходит на ступень телесно-личного бытия. С другой стороны, именно в силу наличия в нем вещности, вещно-пространственного бытия конкретное тело получает определенность уже в социальном теле, сказываясь в связях социальной личности со «средою», в ее определении «средою». «Так, немыслим народ не только вне социального взаимообщения его индивидуумов, но и в отрыве от его страны, его климата и т.д.» . Карсавин указывает на то, что даже география вынуждена выработать понятие «ландшафт»
(П.Н. Савицкий в своей евразийской теории пытался по-русски это понятие выразить неологизмом «месторазвитие») и всё более склоняется к замене причинного объяснения указанием на «конвергентность», вытекающую из понятия «ландшафт».
Отдавая приоритет пространственности, а не временности в описании мира, Ж. Делёз и Ф. Гваттари отмечают, что между землею и территорией существует постоянное взаимодействие. Земля всё время осуществляет на месте движение детерриториализации, тем самым преодолевая границы любой территории. Она сама по себе отождествляется с движениями масс живых существ, покидающих свою территорию. Земля это не стихия среди прочих стихий, она замыкает все стихии в единое целое, пользуясь при этом той или другой из них, чтобы детерриториализовать территорию. Движения детерриториализации неотделимы от территорий, открывающихся вовне, а процесс ретерриториализации неотделим от земли, которая восстанавливает территорию. Территория и земля непрестанно циркулируют через две зоны неразличимости детерриториализацию (от территории к земле) и ретерриториализацию (от земли к территории).
Делёз и Гваттари подчеркивают, что государства и города-полисы обычно определяли как территориальные образования, тогда как требуется уточнение: племенные группы могут менять территорию, но действительную определенность они получают, лишь сочетаясь с некоторой территорией или местом жительства и образуя «местный род». Напротив того, государство и полис осуществляют детерриториализацию, так как в первом собираются и уравниваются сельские территории, соотносясь с высшим арифметическим Единством, а во втором территория адаптируется к геометрической протяженности, бесконечно продлеваемой вдоль торговых путей. Пространственность государства и полиса это не столько территориальный принцип, сколько детерриториальный, который особенно проявляется тогда, когда государство присваивает себе территорию локальных групп или же когда город отрывается от своей сельской округи; в первом случае местом ретерриториализации становится царский дворец и дворцовые запасы, во втором городская площадь и торговые сети. В имперских государствах детерриториализация трансцендентна; она имеет тенденцию осуществляться вертикально, следуя небесной составляющей земли. Территория стала пустынной землей, однако приходит небесный Чужеземец, который заново основывает территорию, т. е. ретерриториализует землю. В противоположность тому в полисе детерриториализация имманентна: в ней высвобождается Коренной житель, т. е. потенция земли. В действительности всё оказывается еще сложнее, поскольку имперскому Чужеземцу самому нужны оставшиеся среди пустыни коренные жители, а Коренной гражданин сзывает к себе разбежавшихся чужестранцев, но в том и другом случае это не одни и те же психосоциальные типы.
Понятие «в-месте» или «со-в-местность» включает в себя и «местонахождение», и круг организующих его людей (бытие-с-другими). Однако в понятии «бытие-с-другими» необходима верная расстановка акцентов, которая распространяется и на «бытие», и на «других». Фигура Другого не может быть первичной (первична со-в-местность), поскольку Другой это и тело Другого, а раз здесь имеет место тело, значит, оно размещено в пространстве, а точнее, оно само является пространством, поскольку тело Другого обнаруживает границы благо-даря (в связи с даром) «моему» телу.
Топологика не предшествует онтологике, но лишь конкретизирует позиции, экспозиции и диспозиции тел. Именно это нам хочет сказать и П. Бурдьё, для которого диспозиция это опространствливающие друг друга тела агентов индивидуальной практики. Он особенно подчеркивает, что нужно начинать с определения четкого различия между физическим и социальным пространствами, чтобы затем задаться вопросом, как и в чем локализация в определенной точке физического пространства и присутствие в этой точке могут принимать вид имеющегося у агентов представления об их позиции в социальном пространстве и через это самой их практики . Бурдьё исходит из того, что человеческие существа являются в одно и то же время биологическими индивидами и социальными агентами, конституированными через отношение с социальным пространством. Как тела и биологические индивиды человеческие существа помещаются, так же как и любые объекты, в определенном пространстве и занимают одно место. Место может быть определено как то, где находится агент или предмет, где он «имеет место», существует как «локализация» или же как определенная позиция. Занимаемое место определяется поверхностью и объемом,