А сейчас лютый отходняк, словно мы ацетон пили и бензином запивали. Мутит люто, но нечем. Братец ушел, шатаясь, железный человек, а меня опекает Енот, делая это с серьезностью и знанием дела опытного алкоголика. Точно небось сам поддавал раньше, больно уж мастер.
Похмелье обуревает.
Но вроде постепенно выхожу из пике.
Неудобно, что с работой получилось эдак. То есть мы успели сообщить, что не сможем явиться, но все впопыхах и не достойно двух взрослых лекарей. Но это так, хоть и стыдно, но где-то вдали. Стыдновато в отдалении.
- А ты это чего? - деревянный язык с резиновыми губами не очень достойно выдают речь. Надо же, получилось выговорить!
- А майор с твоей главной озаботились, чтоб при вас кто-то в виде охраны-обороны был. Вот вас и пасли, пока вы куралесили. Лучше стало, как вижу.
- Ну если это лучше, то уж не знаю, что и хуже - о, получается говорить! Действительно в себя прихожу.
- Ты мыслишь, значит, существуешь! - выговаривает какую-то сложную логическую конструкцию Енот. Пока что-то не получается ее понять полностью, мозг изможден и валяется в черепе жидкой кучкой.
- На ко вот, попей - подставляет кружку с вкусно пахнущим рассолом мой сослуживец.
- Я думал, что кто из коллег поставит капельницу, быстрее было бы!
- А решили обойтись достаточными щадящими методами. Пили вы два дня, сахарного диабета и прочих инсультов у вас, лосей, нет, не суррогаты хлебали - так что и так пойдет. Тебе нарзану или капустного рассолу - тоном завзятого бармена спрашивает хромой.
- Нарзану. Он щелочной, хорош против ацидоза.
- Вижу, восстает доктор из праха и пепла. Держи.
Хорошо, как дождь при засухе на острове Большого Бодуна. Живительно.
Хоть и медленно, а все же постепенно прихожу в себя, восстанавливая контроль над пораженным во все места организмом. Как Терминатор на резервных батарейках.
- Ты говорил, что тебя что-то сильно ест? - деликатно спрашивает нянька.
- Да?
- Три раза при мне сказал.
Хоть в память двери и перекошены, а понимаю, что имел в виду Енот. Да, меня очень сильно ест то, что отец, как рассказал брат, мог бы спасти мать и себя. Но он повел себя совершенно по-идиотски. Винтовка эта убогая так и осталась висеть на спине, когда он уже шел по дороге вместе с мертвой мамой и приплывшим с половодьем трупом какой-то девахи. Их так и упокоили - тремя выстрелами подряд.
Он не был трусом, и я совершенно точно знаю, что в бою, например, держался бы геройски - а тут увидел, что женщина на маму напала и не то, что не стрельнул, а даже прикладом не врезал. Пытался ее оттянуть, но зомби, даже первичные - цепки чудовищно и бороться с ними дело бессмысленное. По силе живых они почему-то превосходят...
Мне неохота это говорить, как-то выглядит коряво - выставлять погибшего отца дураком. Или неумехой. Или и тем и другим, хотя я знаю, трусом он не был, чего нет - того нет. Мама тоже в этой истории выглядела не очень - все же сколько времени прошло с начала Беды, но с женщины какой спрос! И да, я чувствую, что меня это сильно ест. Отравляя и так паскудное настроение до высшего градуса. Еще и потому, что сейчас вижу и чую - надо было самому их натаскивать и обучать, мало я на такую важную вещь внимания обращал... Мог бы ведь!
И горечь эта распирает изнутри, словно яду нажрался. Не удержать в себе.
И да, прет из меня, как тесто из квашни. И не остановится никак.
Пока не выговариваюсь.
Ехидный Енот непривычно тих и серьезен. Боялся я, что начнется привычное шутовство и дураковаляние, но ни капли подобного.
Думает и негромко говорит:
- Советские люди.
- Ты о чем?
- Они у тебя типовые советские люди. И СССР развалили и социализм угробили на голубом глазу. И себя не могли защитить никак.
- Социализм-то при чем? - оторопеваю я.
- Рано его у нас стали строить. Форсировать пришлось и получилась стройка не так - раздумчиво отвечает он.
- Мои не рушили социализм! - сам себе удивляюсь, насколько нелепо прозвучало. Но вырвались эти слова непроизвольно - помню же, как они работали на износ.
- Они, они порушили. Именно они самые - ибо РАНО - тут согласен на 100%.
- Да черт тебя дери! - вырывается у меня опять же раньше, чем истощенный мозг успевает подумать хоть какую-то мысль. Рефлексы, чистые рефлексы.
- Советский народ был нежизнеспособен. Весь.
- Ну тут врешь!
Вскипел было, но охолаживаюсь. Хоть и контужен возлиянием, но даже до меня доходит, что и самого Енота тоже что-то похожее ест. И сейчас он будет чуточку приоткрывать створки своей раковины, делясь своими соображениями. Нет, разумеется Енот отнюдь не мидия или устрица, но что поделать, если такое сравнение первым пришло в гудящую голову. Не вспугнуть бы!
- Вырастили поколение "советских людей" - говорит негромко сослуживец.
- Не понимаю тебя. Растолкуй! - тихо охаю. Качнул башкой неудачно. В черепе вся мебель вверх тормашками, словно в столовой парохода, попавшего в штормовую болтанку.
- Сам ты растолкуй! И обоснуй! - явно на автомате огрызается он тоном 'показательного енотского выступления на публике', но это явно на чистой автоматике вырвалось. Потому как продолжает говорить прежним, странным тоном, причем мне кажется, что я если и не первый это от него слышу, то уж где-то близко к первой тройке. Явно думал он на эту тему и мои переживания ему почему-то близки.