Цостам любил подземья. И надземья. И гномов, и людей, и жизнь, и вот этот самый Старый Лес, который даже не успел толком узнать и на опушке которого сейчас умирал, потому что с дерева ему на голову свалилось неведомо что, а Юльдра никак не мог зацепиться своим сознанием за сознание Цостама.
Если бы только Юльдра мог. Если бы ему удалось передать Цостаму живительную силу той бурлящей, питающей энергии, которой напоен мир и которой не ощущают обычные люди!
Юльдра понимал, что не может помочь Цостаму. Понимал, что в этом нет его вины. Повторял и повторял себе, что даже эльфский маг умирения не сумел бы зарастить рану Цостама, куда уж ему, Юльдре ведь он не эльф и не маг умирения. Он лишь чувствует вокруг себя живительную энергию мира, как мягкую перину, и хочет показать её другим.
Люди почти никогда не умеют взаимодействовать с магическими потоками. Людям не хватает для этого дисциплины ума так говорил эльфскй маг умирения, который и сам бы не смог исцелить раны Цостама.
Цостам умирал. А верховный жрец старолесского Храма снова и снова пытался поймать его ускользающее сознание, потому что невозможно было просто сидеть рядом и не делать совсем ничего.
***
Лекарки не было очень-очень долго. Юльдра не мог уйти из шатра, оставить Цостама, но не мог и оставаться здесь дальше, сознавая свою беспомощность и злясь на неё, вдыхая тяжёлые запахи, моргая воспалёнными глазами в полумрак. Позвать кого-нибудь, передоверить это угнетающее бдение Нет, нельзя. Никому не нужно видеть Цостама. Никому не нужно задаваться вопросом, что с ним случилось, насколько опасна идея идти вглубь леса и сколько разумности в стремлении Юльдры возродить старолесский храм.
Снаружи послышалось тихое пощёлкивание, в котором при должной практике можно было опознать слова. Юльдра зажмурился и сильно-сильно прижал пальцы к вискам. Шумно выдохнул раз, другой. Пощёлкивание повторилось. Вкрадчивое, вопрощающее.
Верховный жрец сделал ещё один глубокий вдох и долгий выдох. Посмотрел на Цостама тот был без сознания. Юльдра сжал в нитку губы, поднялся и вышел из шатра.
Едва различимые в густом подлеске, его поджидали трое
шикшей и зверь, похожий на волка, сплошь светло-серый, кроме довольно крупного тёмного пятна на щеке. Глаза у волка были человеческие.
***
Когда лекарка вернулась с корзиной целебных растений, шатёр встретил её поднятым пологом и полной пустотой, и лицо доброй жрицы враз обмякло, постарело, словно бы стекло немного книзу, складываясь в скорбную маску. Она поставила наземь корзину с целебными травами, отёрла лоб чуть дрожащей рукой.
От большого шатра к ней уже шагал Юльдра, как всегда невозмутимый, уверенный, успокаивающий, и скорбная мина лекарки немного разгладилась.
Я не сумел излечить его раны, со сдержанной печалью проговорил верховный жрец. Но я позаботился о теле нашего бедного Цостама, не тревожа других жрецов.
Лекарка грустно кивнула и покосилась туда, где за рядами кряжичей росли, неразличимые с вырубки, несколько плотоядных деревьев. Она была рада, что Юльдра в своей бесконечной доброте избавил её тяжкой задачи хоронить бедного Цостама, сына Менаты. Его смерть была очень-очень грустным событием, хотя лекарка с самого начала знала, что именно так всё и закончится. Стоило ей лишь увидеть рану Цостама, как она сказала верховному жрецу: тут уж ничего нельзя поделать, и даже в городской лекарне крупного города вроде Декстрина едва ли кто-нибудь сумел бы исцелить нашего несчастного собрата.
Глава 7. Красные чернила
Йеруш прижал к животу несколько пробирок и двинулся к палатке. Илидор пошёл за ним. Он едва слушал, что там говорит Найло, куда интересней были все эти штуки в его пробирках и коробочках, в шкатулках и склянках. С утра, едва ли не силой отбив Илидора от жрецов, желавших снова и снова слушать, как дракон перебил грызляков, и желавших снова и снова посмеяться над тем, как Илидор набросился на котуля Ыкки, Йеруш заставил Илидора пообещать, что отныне тот будет ночевать либо в палатке Йеруша, либо в одном из шатров Храма. Илидор обещал. По обрывкам фраз, брошенных жрецами, он понял, что легко отделался, переночевав в лесу и тут же страстно возжелал узнать, какие ещё опасности таит в себе это безумно восхитительное место. Но сейчас дракону не хотелось показывать свой интерес к лесу ни жрецам, ни Найло.
Интерес к опасности вызовет вопросы, а Илидор не хотел и не собирался объяснять, что опасности предпочтительнее бледно-розового тумана, который то и дело заползает дракону в голову. Преодолевая опасности, он чувствует своё право быть живым. Дышать. Не стыдясь, что это он, золотой дракон, а не какое-то другое существо, расходует воздух. Раз за разом отвечая на вопрос, зачем было нужно, чтобы в подземьях выжил он, а не другие.
Остаток утра Найло показывал Илидору всякие интересные вещицы отчасти чтобы развлечь дракона, отчасти потому, что Йерушу горело поделиться своими наблюдениями и планами. Он демонстрировал сыпучую воду белые крупинки, жмущиеся под притёртой крышкой маленького пузырька, и долго рассказывал, как ухитрился получить такую воду, и почему сухая вода всё равно остаётся водой. Показывал бесчисленные пробирки и банки с обитателями разных водоёмов: жуками-водомерками, лягушачьей икрой, крошечными водорослями, червячками и улитками. Демонстрировал грязную, мутную, цветную, слоистую воду в банках и, едва не плюясь от воодушевления, неумолчно тараторил о разных способах её анализа.