Рука Шатуна дрогнула, и нож выпал из нее. Он попытался подхватить его другой рукой, но тут странные метаморфозы начали происходить с его ногтями. Они стали вытягиваться, темнеть, загибаться и вскоре превратились в огромные, черные, как головешки, бугристые когти. Руки, отягощенные столь жутким украшением, не способны были даже утереть нос, а не то что держать оружие.
Да что же это происходит? подумал я. С какой стати я торчу здесь столбом? Мне ли бояться птицы?
Схватив увесистую дубинку, я бросился к Фениксу. Меня сразу повело совсем в другую сторону, а затем несколько раз крутануло на одном месте. Когда способность ориентироваться вновь возвратилась ко мне, огромной птицы уже не было и в помине.
Вот это да! сказал, тяжело дыша, Головастик. Выходит, есть еще люди, способные устоять перед Фениксами.
Похоже, он испугался тебя, с уважением произнес Яган.
Только Шатун ничего не сказал. Зажав коленями нож, он обрубал о его лезвие свои тяжеленные, кривые когти, мало чем уступающие когтям косокрыла.
Спустя несколько часов мы оказались у самого подножия занебника. Теперь его ствол казался уже не огромной стеной, а беспорядочным нагромождением бесчисленных утесов. В трещинах коры росли рощи смоляной пальмы и мшаника; в многочисленных дуплах, похожих на вырубленные в скалах пещерные города, гнездились дикие пчелы; сверкая множеством как бы нанизанных на него радуг, сверху низвергался водопад; медленно-медленно, как застывающая лава, стекала смола, неся смерть всему живому, оказавшемуся на пути. Далеко слева виднелось заброшенное, заросшее мхом и папоротником крутопутье. Как объяснил Шатун, оно охраняется служивыми, засевшими на недоступной для глаз высоте, и уже давно не использовалось по назначению. Наверх нам придется пробираться по норам, проложенным в толще занебника древесными кротами, а впоследствии приспособленным для передвижения людей. Таких ходов в каждом занебнике сотни, если не тысячи. Переплетаясь, сходясь и расходясь, они пронизывают весь его объем до самой макушки. Кроме кротов и кротодавов, в норах находят приют немало других живых существ, как совершенно безобидных для человека, так и смертельно опасных. Разбойники хранят здесь добычу, а шестирукие нянчат своих младенцев, не менее злобных и кровожадных, чем они сами. Некоторые ходы известны служивым, а другие нет, но, во всяком случае, контролировать их все сразу абсолютно невозможно. Для передвижения в них нужна определенная сноровка сноровка двигаться вслепую, на ощупь находя нужные приметы и указатели. Двое-трое опытных
бойцов могут остановить здесь целый полк врага. Война в этих норах совсем особенная война, требующая и специальной тактики, и специальной сноровки, и специального оружия. Ни один добрый человек по своей воле сюда не сунется.
У входа в нору черной овальной дыры, едва заметной среди изломов и нагромождений коры, нас поджидали двое подростков, возможно, дети или племянники Шатуна. От них мы получили вязанку факелов и крошечного премилого зверька детеныша древесного крота, который сразу был поручен опеке Головастика. При нас он будет исполнять роль живого индикатора, предупреждающего о приближении кротодава. Всех других опасностей, а количество их несчетно, Шатун всерьез не принимает. В лабиринте ходов он привык чувствовать себя как дома. Здесь тлеют кости его соратников. Здесь он добыл себе славу и заработал немало ран. Путь из Вершени в Иззыбье занял у нас считанные минуты, обратный путь может растянуться на многие сутки.
Яган идет вымаливать прощение. Головастик не может жить без свадеб и поминок. Шатуну абсолютно безразлично, куда идти, он изгой. А вот куда, спрашивается, иду я? Где сейчас мой дом? Где моя родная планета?
Часть вторая
Голодное и скучное Сухотье длится примерно полтораста суток. В самом его начале сосуды занебников пересыхают, движение соков прекращается, и вся вскормленная этими соками флора мертвеет. Многие виды животных впадают в спячку, те же, кто остался бодрствовать, вынуждены промышлять беспощадным разбоем. Жизнь замирает даже в пышных антиподных лесах, покрывающих нижнюю, обращенную к земле поверхность ветвяков. Люди существуют за счет заранее заготовленных запасов пищи и охоты на случайную дичь. До нового урожая доживает едва ли половина из них.
Мочило почти наполовину короче Сухотья, но и этого времени вполне достаточно, чтобы вся природа бурно расцвела и дала обильные плоды. Напор сока быстро достигает максимальной силы. Обычные для Вершени туманы превращаются в непроницаемую завесу, которую не в состоянии рассеять даже самый сильный ветер. Лишь радуги, сияющие в серой мути, не дают путнику сбиться с дороги. Каждую ночь антиподные леса покрываются жгучей, как муравьиная кислота, росой. Не знаю то ли это естественный процесс жизнедеятельности незнакомых мне растений, то ли способ защиты от неимоверно расплодившихся хвостатых и бесхвостых обжор, но оказаться под таким душем я не пожелал бы даже врагу В каждой норе, в каждом кустике, в каждой луже кипит жизнь. Обожравшиеся кротодавы становятся мирными, как овечки. Даже беспощадные и ненасытные Фениксы довольствуются только сердцем и печенью своих жертв.