Прошло три с лишним месяца, и он встретил замещалку в четвертый раз. Мама собиралась в Германию. Это была командировка по обмену опытом между торговыми портами. Посылали группу начальников разных рангов, в том числе и маму; она была одним из замов начальника центрального района порта. И вышло так, что Женин день рождения, 16 марта, пришелся на эту командировку.
Собираясь в поездку, мама сказала, что договорилась на работе с какой-то своей сотрудницей назвала фамилию, Женя не запомнил, чтобы сделать домашний торт на Женин праздник.
Помнишь, спрашивала, в прошлом году на твой день рождения торт у нас был? Обалденный такой, тебе еще понравился очень. Помнишь?
Помню, отвечал. Хороший был торт.
Ну вот, это ж я у нее и заказывала. Сестра ее торты на заказ делает. В общем, сестра эта к вам подъедет и торт завезет.
Торт прибыл, когда праздник был уже в разгаре. За окнами все помутнело из-за ливня. Белесая стена воды. Женщине с тортом открыл дверь дядя Леня, мамин младший брат, жуткий бабник. Спросил у пришедшей имя и тут же начал опутывать ее клейкой паутиной своего внимания. Она порывалась уйти, но дядя Леня не позволил. Затащил ее за праздничный стол, со всеми познакомил, налил вина, предложил какой-то двусмысленный тост, все выпили. И тут только Женя узнал в пришедшей Анжелу Федоровну. Замещалку.
«Черт!» мысленно ругнулся он.
Похоже, замещалка его не узнавала. И он сделал вид, что не знает ее.
Торт был огромен. Его искренне хвалили, когда дело дошло до чая. Дядя Леня по-кошачьи урчал над ухом у Анжелы:
Все-таки было бы опрометчиво отпустить вас прежде, чем попробуем, согласитесь. А вдруг он того? Кому тогда претензии предъявлять, а? Или, напротив, кому аплодировать?
Божественный торт,
авторитетно сообщила бабушка Галя.
А когда праздник естественным образом угас, и дождь почти прекратился, и все разошлись, замещалка растерянно сидела за столом с мобильником в руке и виновато говорила Жениному папе:
Диспетчер сказал, что к нам на Балку никакой транспорт еще несколько часов ходить не будет, дороги затопило. Магистральная, Портовая и Мира все затоплены. И через Мефодиевку не проедешь, тоже затоплено. Ждут, когда вода спадет. Пока заказы туда не принимают.
Папа сказал, что она может переночевать здесь.
У Женьки в комнате ляжете, а Женька со мною. Щас организуем.
Лежа потом в темноте, рядом с храпящим отцом, на разобранном родительском диване, Женя рассматривал блики уличного света, упавшие на стену вперемежку с тенями от деревьев, и думал:
«Получается, я еще в прошлом году ее торт ел. И через месяц после этого в школе с ней пересекся, когда она по литре замещала. А теперь она в моей постели спит. Подобралась, тварь, так близко, что Даже не знаю что».
От этаких мыслей стало не по себе.
Замер, прислушиваясь к безмолвию ночной квартиры не донесется ли какой звук из его комнаты, где спала или бодрствовала, кто ее знает! эта женщина. Но было тихо. Только негромкий отцовский храп чуть портил тишину, образуя легкую рябь на ее поверхности.
Женя заснул.
Часа в три ночи проснулся, словно выдернутый из сна вонзившимся в него крючком на леске. Было неприятное чувство, что его пристально рассматривают. Двойная дверь в комнату родителей плохо закрывалась. И сейчас он видел сквозь щель что-то белесое, припавшее к створкам со стороны коридора. Это была она, замещалка. Стояла там и смотрела на него. Вдруг захотелось встать и выйти из комнаты, и Женя, покрывшись мурашками от ужаса, что еще немного и не удержится, и встанет, дрожащими руками натянул одеяло на голову.
Нет, вслух прошептал он сам себе, и стало легче; страх не отступил, но, по крайней мере, уже ничто не подталкивало встать.
Как заснул второй раз, он уже не помнил.
Утром, когда проснулся, оказалось, что дверь в его комнату открыта, и там никого нет. Папа на кухне разогревал мясное рагу, остатки вчерашнего пиршества, на вопрос «А где эта?» ответил:
Да час назад ушла. Ты спал еще.
Вечером того же
дня, когда подошло время сна, Женя с сомнением лег в свою постель. Здесь прошлой ночью лежала замещалка и, казалось, оставила вмятину после себя. Свой след и метку. С виду поверхность постели ровная, но Жене все мнилось, будто он чувствует кожей рельеф чужого отпечатка. И словно лежит не на своем месте. В сонном мареве чудилось ему то ли уже во сне, то ли еще перед ним, что сквозь обивку вот-вот прорастут гибкие руки, начнут шарить по телу, потом обовьют, вцепятся мертвой хваткой и втащат вглубь дивана, который разверзнется, как трясина.
Спать в собственной постели, помеченной замещалкой, стало неприятно. Сон сделался рваным, снилась теперь какая-то непривычная и смутная дрянь, часто страшная, от которой Женя просыпался по нескольку раз за ночь. Во сне постоянно взмокал от пота, майка холодной влажной тряпкой липла к телу. Ноги почти каждую ночь сводило судорогами, от которых он опять-таки просыпался уже со стоном и, стиснув зубы, несколько минут корчился, массируя себе икры и ступни, пока не пройдет боль. Вдобавок часто стала болеть голова.
Однажды, приняв душ, Женя выбрался из ванны и, обтершись полотенцем, встал перед зеркалом, разглядывая в нем свое нездоровое лицо. Глаза покрасневшие, под ними тени с прожелтью, кожа бледная.