Лишь в конце апреля с материка пришел ледокол. Задымили пароходы. Освобожденные побежали в город покупать билеты, нас же повели под конвоем в бухту Нагаево, в порт. И снова трюм парохода, но на этот раз пассажирского. Где-то наверху, на палубе, наши товарищи, бывшие зэки. Передают нам курево, еду. Конвой не препятствует. Видимо понимают, что настало другое время. На пересылке в порту Ванино долго не задерживают, сажают в столыпинский и везут до Хабаровска. Отдых на пересылке. Большая зона с грязными бараками. Контингент блатные. Прошу офицера зачитать бумагу, по которой меня вызывают на переследствие в Москву. Весь текст несколько строк: «Определение Военной коллегии Верховного суда СССР от 19.02.1955 года 4н-0553/55, вынесенное по протесту Генерального прокурора СССР Руденко. Коллегия в составе: полковника юстиции Лебедкова, полковника юстиции Конова и полковника юстиции Рыбкина отменила постановление Особого Совещания МГБ СССР 55 от 24.09.1949 года». Запоминаю фамилии, даты, номер.
В бараке блатные «режутся» в карты. Матерщина, золотые фиксы, татуировка. Сидят на своих пуховых перинах и подушках для блатных собственная постель первое место. Надзиратель ведет еще одного блатного с постелью в барак. При его появлении в бараке все блатные встают и приветствуют. Говорит невнятно, видимо, из-за рубцов на губах:
Что,
суки есть здесь?
Нет, Лева, хором отвечают блатные, здесь наша власть.
Вспоминаю рассказы «боцмана» в Экибастузе о вечной резне и войне между «законными ворами» и «суками», нарушившими воровские законы. Леву угощают салом с белым хлебом, чаем. Весь следующий день он лежит на солнце. Когда я прохожу мимо, он окликает меня:
Эй, мужик, поди-ка сюда!
Я подхожу. Лева внимательно смотрит на мои хромовые сапоги.
Уж больно у тебя прохоря хороши, может махнемся?
Я понимаю, что ему понравились мои сапоги, и он предлагает поменяться со своими, но он и безо всякого обмена может оставить меня босым.
Понимаете, я выхожу на свободу. По законам перед выходом меня самого должны прибарахлить.
Ты что, приблатненный? О законах наших толкуешь? А может ты фашист?
Нет, не приблатненный и не фашист. Везут с Колымы в Москву на переследствие.
Ну, коль так, другие пироги. Садись, тисни что-нибудь.
Я присаживаюсь и начинаю рассказывать про Москву. Вдруг подходит какой-то малолетка с здоровенным тесаком-финкой за пазухой.
Левушка, уж так наточил, будь спок, ни одна сука в живых не останется.
Лева прячет финку в подушку и начинает рассказывать о себе. Он родом из Риги. Первый раз попал за воровство в 1940 году. Имеет на счету 7 лагерных убийств и столько же судимостей.
Мне свободы не видать. Сроков у меня на десятерых хватит. В общей сложности к 150 годам подойдет. Жизнь моя пропащая. Остается только сукам мстить.
Первый раз в жизни встречаю еврея, вора и убийцу. Вечером Леву «пахана» веселят все блатные. Они поют под гитару: «Проснулся рано город спит, не спит тюрьма, она давно проснулась, а сердце вдруг так сильно защемит, как будто к сердцу пламя прикоснулось»
Продолжаем путь в Москву. В соседнем купе сидят женщины-блатнячки. Матерятся во всю, не стесняясь конвоя. Наколки у них особенные: «Умру за горячую е», «Не умру под фраером», и т. д.
Остановка в Иркутске. Местная тюрьма очень похожа на омскую старинное здание с толстыми стенами и низкими сводами. Глядя на высокий каменный забор Иркутской тюрьмы, думаю далеко ли еще до Москвы? Знакомлюсь в камере с пожилым мужчиной священник Яворский. Получил 3 года, но не по политической, а по бытовой. Финансовые органы, обнаглев, с каждым годом все больше увеличивали налог. Хотя приход был большой: приезжали со всей Нижегородской дороги, даже из Орехово-Зуево, на ремонт храма средств не оставалось. К тому же власти выдали книжку квитанций, которые надо было выписывать за крещение, за отпевание, за исповедание. А денег на ремонт церкви не давали. Так за «невыписанные квитанции» Яворского и посадили. На прогулках батюшка рассказывал живо и интересно о церкви, о вере. Потом, улыбаясь, говорил:
Вот вы, медик, лечите тело человека, а ведь я, как и все священники, тоже врачую: мы лечим душу человеческую.
Несколько лет спустя, мы с женой приезжали в Леонове, которое находится в 2-х часах езды от Москвы, в гости к священнику Яворскому. Он пользовался большим уважением у мирян во всей округе до Владимира включительно, и во все праздники церковь была переполнена народом. В конце 60-х годов этот интеллигентный, образованный и добрый человек ушел в мир иной.
У заключенного бывают свои радости. На этот раз наш вагон от Иркутска подцепили к скорому поезду. Перед горным перевалом, ближе к Уралу, прицепляют к составу второй паровоз. Поезд берет подъем. Кто-то говорит, что скоро будем проезжать интересное место. Смотрим в маленькие окна. Дремучие леса по обе стороны дороги. Слева по ходу поезда большая скала. Глубоко внизу ущелье. В скале высечен барельеф «вождя всех народов». Нам удалось хорошо разглядеть его поезд замедлял ход.
Кто и когда рискнул работать на такой высоте? И для чего, в этой глуши, среди дремучих лесов?