Ванситарт всегда с удовольствием беседовал с этим богатым русским эмигрантом весьма образованным! о политике. Аполитичность сэра Ивена хорошо известна, у него нет даже претензий к большевикам, очень милый, светский человек. Немного спортсмен, немного чудак, немного игрок, увлекается новаторской техникой. Но прекрасно все понимает.
Я боюсь, продолжал Ванситарт, что и в Москве задумываются о скором изменении в европейской расстановке сил. Испания Как поведут себя русские? Мы имеем некоторые данные, и, боюсь, в результате некоторых действий Кремля температура англо-советских отношений опустится до нуля и ниже. Конечно, я делаю, что могу Но Сталин вне моего влияния, Ванситарт печально улыбнулся.
И свои действия они наверняка прикроют красивыми лозунгами коллективной безопасности, язвительно вставил Бобрищев.
Ванситарт заметил, что лицо Багратиони будто сковала ледяная маска. Литовцев вспыхнул, как девушка. Воцарилось неловкое молчание. Чтобы его как-то прервать, Багратиони пригласил гостей осмотреть его радиоустановку. Он уже продумал текст информации в Центр: «По данным Ванситарта, Великобритания станет продолжать и развивать политику невмешательства по отношению к гражданской войне в Испании в случае германской агрессии. По мнению Ванситарта, идея Судето-немецкой автономии, предлагаемая Конрадом Генлейном, есть прелюдия к возможному захвату Чехословакии Гитлером. Гиви».
В основном я веду переговоры на ультракоротких волнах. С такими же любителями. Я уже говорил о мистере Чаррусе из Сиднея. Также я имею радиокорреспондентов в Японии, Аргентине, в Дании.
А в России? поинтересовалась леди Сарита.
Багратиони ответил ей грустной улыбкой.
Леди Сарита застенчиво посмотрела на мужа:
Я никогда не видела, как работает радио. Обычно только слышишь
Минуту, радушным жестом Иван Яковлевич пригласил леди Ванситарт подойти ближе к аппаратуре и включил передатчик
Вечером Багратиони зашел в комнату дочери. Нина вышивала. Она подняла на отца ясные глаза.
Папа, а как ты понимаешь, спросила она, что такое любовь, только настоящая?
Багратиони с трудом подавил улыбку. Сел. Ответить: «Не могу тебе сказать, ибо этот вопрос безуспешно решали и философы, и поэты, но так и не нашли однозначного определения» значило бы не сказать ничего. В ее возрасте предпочитают нечто более конкретное.
Дитя мое, любовь это масса привходящих чувств, сложнейшая система отношений двоих, когда важно так много Ты тревожишься за сестру?
Да, наверное. Ведь это первая свадьба в нашем доме. И такая, такая она искала слова. Полная тревожного смысла.
Багратиони вздрогнул. Что за пророчество в устах вчерашнего ребенка?
Но я хотела спросить о другом. Как отличить любовь от увлечения?
Наверное, исключительно опытным путем, засмеялся Багратиони. Но поскольку опыт может быть неудачным, советую не торопиться. Видишь ли Багратиони на минуту задумался. Люди как книги. У каждого своя история это судьба. У каждого свое содержание его внутренний мир. Ты встречаешься с человеком, будто открываешь новый роман. Поначалу безусловно интересно все, как интересна любая новинка. А потом Потом, когда ты много прочитаешь, становится ясно, бессодержательный ли это комикс или эпопея, каждая глава которой захватывает все полней. Такую книгу ведь хочется перечитывать, возвращаться к ней, как ты, например, каждый год перечитываешь «Джейн Эйр». Так и в любви. Счастье любви, должно быть, в том, чтобы всегда и во всем быть захваченной любимым, поражаться неожиданным открытиям в нем, радоваться не увиденной прежде новизне, и при этом самой быть также интересной тому, кого любишь. Вот последнее истинный труд души. Как труд писателя, это тоже творчество
Это все философия Нина тяжело вздохнула. Но если развивать сказанное тобою Вот Дорн он как книга на непонятном языке. И словаря нет.
Багратиони насторожился. Дорн?! Только этого не хватало!
Ты получила письмо от Дорна? с наигранным безразличием спросил Иван Яковлевич. Отчего ты не покажешь его мне? Наверняка он что-то написал и для меня.
Нина вколола иголку в шелк и принялась подбирать тон нитки к лепестку василька она шила гладью.
В том-то и дело, сказала печально, что от
Дорна давно ничего не было. Последнее письмо пришло из Тетуана. А ты его видел.
«Видимо, подумал Багратиони, писать из прифронтовой полосы Дорн считает либо опасным (возможна перлюстрация), либо бесполезным (письмо может не дойти). Но нельзя же ему оставаться без связи. Центр должен что-то предпринять, послать связного, информация Дорна необходима республиканцам».
И знаешь, папа, не поднимая головы от рукоделия, проговорила Нина, может быть, будет лучше, если ты сам станешь писать Дорну, а он будет отвечать прямо тебе? Я все-таки уже большая, и мне неловко, что ты можешь прочитать письмо, которое я пишу как-никак молодому человеку. И которое мне пишет молодой человек.
Да? Багратиони хотел перевести все в шутку, но ему вдруг стало страшно за дочь. «А кому в душе своей предназначает письма Дорн? Молодой девушке, готовой любить и стать любимой? Или только ее старому папе? Багратиони хотел надеяться на последнее. Он помнил о Лоре Гейден. Я не дам разгореться этому пожару», решил. Упрекнул себя в эгоизме, но решил твердо. Даже порадовался, что сейчас Дорна нет в Лондоне. Хотя его отсутствие, чувствовал, сказывается на результативности работы.