Что это за гражданские беспорядки, в ходе которых погибли ваши отец и брат? спросил он.
Говорил он медленно, тщательно подбирая слова, словно опасался, что голос сорвется. Когда я повернулся к нему, чтобы ответить, он как раз зажигал сигарету, словно это была сигара, и сдувал дым с горящего конца.
Они активно выступали на стороне социалистов, сказал я.
Ах вот оно что! выдохнул комиссар так, будто теперь ему все стало ясно. Полагаю, это многое объясняет хмуро заговорил он.
Но толстяк предостерегающе вскинул руку. Ладонь у него была меленькая и пухлая, со складками на кисти, как у ребенка.
Какие языки вы преподаете, месье Водоши? мягко спросил он.
Немецкий, английский и итальянский, случается и венгерский. Не понимаю, однако, какое это имеет отношение к моему паспорту.
Это замечание он пропустил мимо ушей.
В Италии бывали?
Да.
Когда?
Ребенком. Мы туда ездили на праздники.
А при нынешнем режиме бывали?
По понятным причинам нет.
Во Франции у вас знакомые итальянцы есть?
Один, он работает в той же школе, что и я. Тоже учитель.
Его имя.
Филиппино Росси.
Я заметил, что комиссар сделал пометку в своем блокноте.
Больше никого?
Нет.
Все это непонятно. К чему они клонят? Какое отношение к моему паспорту имеют итальянцы? Знать бы тогда, что ответа на этот вопрос мне придется ждать долго.
Вы фотографируете, месье Водоши? снова подал голос комиссар.
Как любитель.
И сколько у вас фотоаппаратов?
Фантастика.
Один. Однако не откажите в любезности объясниться начал было я.
Комиссар раздраженно подался ко мне и грохнул кулаком по столу.
Вы здесь для того, чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их, отрезал он и, помолчав немного, повторил: Так один, говорите?
Да.
Какой марки?
«Цейсс Контакс».
Он потянул на себя ящик стола.
Этот?
Я узнал свой бесценный аппарат.
Он самый, взорвался я. Хотелось, однако же, знать, какое у вас право покушаться на мои вещи! Прошу немедленно вернуть. Я протянул руку.
Комиссар снова убрал фотоаппарат в ящик.
Спокойно, спокойно. Итак, других фотоаппаратов у вас нет?
Я уже ответил на этот вопрос. Нет!
На лице комиссара мелькнула торжествующая улыбка. Он снова открыл ящик.
В таком случае, мой дорогой месье Водоши, как вы объясните тот факт, что деревенский аптекарь получил от вас на проявку эту кинопленку?
Я с удивлением уставился на него. На столе, между его ладонями, лежали проявленные негативы пленки, которую я передал аптекарю. С того места, где я сидел, при свете, проникающем через окно, можно было увидеть пробные снимки, всего две дюжины, с изображением одного и того же объекта ящериц. Увидев вновь появившуюся на лице комиссара ухмылку, я рассмеялся поелику возможно язвительно.
Вижу, покровительственно заметил я, вы не фотограф, месье. Это не кинопленка.
Ах вот как? скептически протянул он.
Именно так. Признаю, некоторое сходство имеется. Но кинопленка на миллиметр уже. У вас же в руках стандартная катушка для фотоаппарата «Контакс», тридцать шесть кадров, тридцать шесть на двадцать четыре миллиметра.
Таким образом, эти снимки были сделаны тем аппаратом, что был у вас в комнате.
Разумеется.
Наступило многозначительное молчание. Я заметил, как толстяк и комиссар обменялись взглядами. Затем снова заговорил толстяк:
Когда вы приехали в Сен-Гатьен?
Во вторник.
Откуда?
Из Ниццы.
А когда вы уехали из Ниццы?
Поездом в 9.29.
И добрались до «Резерва»?..
Прямо перед
ужином, около семи.
Но поезд из Ниццы прибывает в Тулон в три тридцать. Автобус оттуда отправляется в Сен-Гатьен в четыре. Где же вы были все это время?
Это просто смешно.
Он метнул на меня быстрый взгляд. В его маленьких глазках застыла холодная угроза.
Отвечайте на мой вопрос. Где вы были все это время?
Отлично. Я оставил чемодан в камере хранения на вокзале и пошел прогуляться по берегу. В Тулоне я оказался впервые, а в шесть отходил еще один автобус.
Он задумчиво вытер шею.
Сколько вам платят, месье Водоши?
Тысячу шестьсот франков в месяц.
Не слишком много, да?
Увы.
А «Контакс» дорогой аппарат.
Хороший.
Не сомневаюсь. Я спрашиваю: сколько он стоит?
Четыре с половиной тысячи франков.
Он негромко присвистнул:
Ничего себе. Получается, едва ли не ваша трехмесячная зарплата, верно?
Верно. Но я люблю фотографировать.
Весьма дорогостоящее хобби. И как вам только удается при подобной зарплате так жить? Отпуск в Ницце, отель «Резерв»! Мы, бедные полицейские, такого себе позволить не можем, правда, комиссар?
В голосе его прозвучала откровенная издевка. Комиссар насмешливо захихикал. Я почувствовал, что краснею.
На аппарат я копил деньги, горячо запротестовал я. Что же касается каникул, то это первые за пять лет. На них я тоже откладывал.
Ну конечно, как же иначе, осклабился комиссар.
Эта ухмылка не на шутку обозлила меня.
Знаете что, месье, взорвался я, с меня довольно. Теперь моя очередь требовать объяснений. Что вам от меня надо? Я готов отвечать на вопросы, касающиеся моего паспорта. Вы вправе задавать их. Но у вас нет права копаться в моих вещах. Точно так же у вас нет права расспрашивать меня о моих личных делах. Что же касается этих негативов, являющихся, вынужден вновь напомнить, моей личной собственностью, которые вызывают у вас совершенно непонятный интерес, то, видимо, я просто не знаком с установлениями, запрещающими фотографировать ящериц. А теперь вот что, месье. Никаких преступлений я не совершал, но, знаете ли, проголодался, а в гостинице сейчас как раз обеденное время. Извольте немедленно вернуть мне мой фотоаппарат, мои снимки и мой паспорт. В противном случае я ухожу без них и немедленно обращаюсь к адвокату.