Главная надзирательница открыла смотровое окошечко в двери. Затаив дыхание, я заглянула внутрь.
Я всегда буду помнить ее именно такой, какой увидела тогда. Она сидела на краю своей койки, полностью одетая. На коленях у нее лежал толстый просмоленный канат. Сильно ссутулившись, Рут склонила голову набок, так что я не могла точно определить, какого она роста, но на первый взгляд казалось, что не выше среднего. Темные кудри падали ей на виски. Ее, как и других заключенных, перед помещением в камеру коротко остригли. Такая мера защищала от паразитов и придавала преступницам вид кающихся грешниц. Но на облике Рут Баттэрхэм это почему-то сказалось ровно противоположным образом: оттого что ее волосы окутывали голову густым темным облаком, она стала больше похожа на дьяволицу, чем на полную раскаяния грешницу. Поэтому сразу рассмотреть строение черепа мне не удалось. Возможно, увеличена шишка убийства над ухом, но, чтобы понять это, мне нужно ощупать ее голову. Возможно, она даже позволит сделать это.
Весь ее облик излучал какое-то спокойствие. Она перебирала пеньковую веревку, и пальцы ее при этом двигались очень размеренно. Руки девочки казались довольно мускулистыми, но в них не чувствовалось устрашающей силы обычные руки человека, зарабатывающего свой хлеб физическим трудом.
Вы, наверное, хотите поговорить с ней? У нас давно не было убийц. С тех пор как повесили мисс Смит. Главная надзирательница не стала дожидаться моего ответа и зазвенела ключами, открывая дверь.
Девочка подняла голову мне навстречу. На меня внимательно смотрели два темных глаза, обрамленных пушистыми ресницами. Ее руки отпустили веревку, которая с шумом соскользнула на пол.
У меня перехватило дыхание: как она могла так спокойно заниматься своей работой, понимая, что, возможно, именно такая веревка прервет ее жизнь?
Баттэрхэм, это мисс Трулав. Главная надзирательница тяжело вздохнула, что я тут же посчитала выражением некоей неприязни ко мне. Пришла тебя навестить.
Я опустилась на единственный имевшийся в камере стул. Одна из его ножек была короче других. Мне пришлось подобрать подол.
Рут смотрела прямо в глаза, без наглости, скорее, с некоторым любопытством.
В какой-то миг я даже испытала что-то похожее на разочарование. Она оказалась на вид совершенно невзрачной, даже немного мужеподобной, с тяжеловатым подбородком и слишком широко расставленными глазами. Нос выглядел на удивление плоским. Как говорится, плоский нос плоский ум. Но потом я подумала о том, что мысль об убийстве редко приходит в голову красивым и богатым.
Я вас не знаю, промолвила она.
Еще
нет, улыбнулась я, хотя чувствовала себя довольно глупо.
Голос ее звучал совсем не по-детски. Он был даже каким-то грубоватым, и в нем сквозило усталое безразличие ко всему миру. От его тембра у меня почему-то снова пробежал мороз по коже.
Я навещаю всех женщин в этой тюрьме. И в первую очередь тех, у кого нет родни.
Ну, такая богачка, как вы, может позволить себе любой каприз. Даже это.
Она снова принялась за веревку и перевела взгляд на кружку, поднос и Библию, аккуратно разложенные на подоконнике. Ее пальцы с почерневшими от смолы ногтями и сгибами продолжали проворно двигаться.
Да, я могу приходить и уходить, когда захочу. Но я здесь не для развлечения. Я пришла ради тебя. Пришла предложить утешение, насколько это возможно.
Хм Она не поверила ни единому моему слову. Возможно, за свою короткую жизнь эта девочка никогда не знала доброго отношения.
Я подожду за дверью, сказала главная надзирательница. Смотровое окошко открыто. Так что без шуточек, Баттэрхэм!
Рут не удостоила ее ответом.
Замок щелкнул и я оказалась наедине с девочкой-убийцей.
Странно, но я никогда не видела преступниц, столь хорошо владевших собой. Взрослые женщины та же Дженни Хилл плакали у меня на плече или умоляли о пощаде. Но только не Рут. Она вовсе не походила на заплаканную девочку или ребенка, жаждущего материнского тепла. Рут продолжала теребить на коленях веревку, которая все больше становилась похожей на копну волос.
Она убивала свою хозяйку медленно, методично, день за днем
Я содрогнулась. Не надо поспешных выводов. Не всегда тишина бывает зловещей. К тому же макушка Рут выглядела довольно широкой. Это было заметно, даже сквозь густые волосы. Возможно, у нее чрезмерно развит участок мозга, отвечающий за чувство собственного достоинства. Или она просто не понимает, что такое утешение. Как я могу ожидать от нее, что она обратится к Господу с искренним раскаянием, если никто никогда не проявлял к ней милости? Этой девочке нужно, прежде всего, понять, что значит друг. И возможно, я смогу им стать.
Я откашлялась:
Надзирательница зовет тебя Баттэрхэм. Наверное, им так положено. Но я бы хотела обращаться к тебе по имени, которое было дано тебе при крещении. Можно я буду называть тебя Рут?
Она пожала плечами. При этом стало заметно, что платье ей тесновато.
Как вам угодно.
Ты знаешь, почему ты здесь, Рут?
Я убийца. Она сказала это без тени гордости. Но и стыда в ее голосе тоже не было.
Я молчала, ожидая продолжения. Но Рут просто продолжала молча теребить веревку. Она не пыталась ничего объяснить. И впадать в истерику от отчаяния она тоже, по всей видимости, не собиралась.