А потом оцепенеть в шаге от пропасти, в которую было так страшно падать, но в то же время, я бы отдала все на свете, чтобы столкнул меня туда именно он.
Мой самый страшный враг.
И он сделал это. Последнее движение. Нажим. Удар языка об язык, высекающий искры. Рычание, когда мое тело дернулось от первой молнии, пронзившей меня насквозь.
И я сорвалась вниз.
А затем упала и разбилась, разлетаясь на вопящие от экстаза осколки. Сознание кануло во тьму. Осталась только душа, которую все еще рвали афтершоки пережитого наслаждения.
И я не знаю, чем бы все это закончилось для меня в этой комнате сегодня. Ибо то, что последовало дальше, чересчур было похоже на фильм ужасов. Или самый страшный кошмар.
Или что еще похуже
Но Тимофей Исхаков, пока я все еще плавала на эфемерном облаке эйфории, вдруг наконец-то оторвался от моих губ. Поднялся надо мной победителем. Улыбнулся мне так обманчиво задорно, но самоуверенно. Одной рукой стянул с себя худи вместе с футболкой, ослепляя меня своим идеально вылепленным торсом, кубиками и косыми мышцами живота.
Расстегнул ремень и ширинку.
Достал из заднего кармана джинсов пачку презервативов.
А затем сказал то, от чего мое сердце покрылось сантиметровой коркой льда
Глава 23 Хочу и буду!
ЯнаНу вот видишь, ненавистью здесь даже и не пахнет, да, Яна? произнес с улыбкой Исхаков, проводя той рукой, что творила со мной безумие, по своему лицу, и полными легкими жадно вдыхая в себя ее запах. Закатил глаза, словно бы кайфуя. А затем впился в меня таким взглядом, будто раздумывал, что сделать в первую очередь: придушить меня к чертовой матери или еще раз наброситься с поцелуями.
А мне от его слов в грудь кувалдой садануло. Сильно. Ломая и дробя кости, раздирая плоть. Зачем он так? Зачем?
Я дернулась, как от пощечины, почти в моменте приходя в себя, но этот гад не дал мне подняться. Толкнул в грудь жестко, так, что я снова повалилась на диван, и навис надо мной скалой, буквально шипя мне в лицо, напитанные ядом слова.
Или что, принцесса, при живом парне ты всем даешь вот так вот себя трогать, м-м?
Меня затрясло. В душе поднялся ураган такой силы, что казалось, я сама себя изнутри уничтожаю. За то, что позволила ему с собой сделать. За то, что посмела рядом с ним пережить. За все, черт возьми! И в особенности за то, что именно сейчас мне почему-то хотелось расплакаться в голос.
Или это только мне такая честь выпада? продолжал злобно цедить Исхаков. Ну так давай доведем дело до конца, Яна. Поверь мне, я смогу наставить твоему любимому расчудесные ветвистые
а вот и второй папаша подоспел.
Но он все смотрел и не двигался, а мне пришлось буквально заорать, чтобы привести этого придурка в чувства:
Открой дверь, я сказала!
И только тогда Тимофей взял какой-то круглый пульт в руку и нажал на нем кнопку. Раздался тихий щелчок, а я уже бросилась на выход, едва ли не заплетаясь в собственных конечностях.
Папа, рухнула я отцу в руку, стараясь тут же оттащить его подальше от входа в кинотеатр, переживая о том, что Исхаков так и остался сидеть там с голым торсом и с расстегнутой ширинкой.
Падла!
Но зря я волновалась, потому что родитель даже не стремился заглянуть в комнату, а без промедления потащил меня вниз, явно чем-то озабоченный, а я не сразу поняла смысла его слов. А когда поняла, то тут же припухла и волосы на моей голове встали дыбом.
В город мне надо срочно, Яна, не тупи! Режим ЧС, всеобщий сбор!
Но ты ведь выпил, пап
Да какой там, отмахнулся мужчина, протрезвел пять минут назад. У нас на районе торговый центр заминировали.
Ой
Шевели колготками, дочь.
И я шевелила. Пока торопливо одевалась, пока шла к нашему автомобилю и устраивалась за рулем, настраивая зеркала, пока приказывала себе не дрожать и хоть немного прийти в чувства. А еще не реветь! Ни в коем случае, потому что Тимофей Исхаков не стоит моих слез.
Я ведь дала отпор! И ушла, ни разу не обернувшись, хотя и чувствовала, как жжет мой затылок чей-то черный, бесстыжий взгляд.
Но уже в городе, на особенно долгом светофоре я сдалась. Пришел откат и я, вцепившись в руль и опустив голову, судорожно вздохнула, не зная, сколько еще смогу продержаться, балансируя на тонкой грани произошедшего. А через секунду дернулась, потому что папа, до этого всю дорогу благоразумно молчавший, вдруг погладил меня по спине и тихо проговорил:
Все будет хорошо, дочь.
Сомнительно, скрипучим голосом пропищала я.
Обязательно будет, сразу, как только ты поймешь, что этот парень совсем не воевать с тобой хочет.
И вот где-то здесь терпение мое окончательно лопнуло. Я взвилась как разъяренная фурия, а затем зарычала:
А я хочу с ним воевать, пап. И буду! Пока он не сдохнет. Ясно?
Ясно, поджал губы отец и отвернулся от меня, бурча себе под нос что-то типа: «в таком случае помянем пацана».
Но мне уже было все равно. Я бурлила, кипела и планировала жечь вокруг себя все до тех пор, пока не испытаю долгожданное облегчение. Пока от Тимофея Исхакова не останется лишь истлевший остов, который со временем рассыпется жалким пеплом по ветру.
Спасибо, что подкинула, дочь, нарушил молчание отец, когда машина наконец-то притормозила у оцепленного лентой торгового центра.