Отдай микрофон, процедила я, стараясь не выдать своего смятения. Я тянула руку к микрофону, но его хватка была крепкой, как у акулы, которая не собиралась отпускать свою жертву.
Нет. Я знаю, что ты хочешь сделать и не позволю. Ты хочешь испортить мне праздник, опозорить меня. В этот день?
Я ощутила, как гнев вспыхнул внутри, как огонь, готовый вырваться наружу.
Ты сволочь последняя, прошипела я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. Сглотнула ком в горле. - Ты испортил мне жизнь и убил нашу любовь. И поэтому я хочу отплатить тебе тем же.
Давай дома поговорим, прошептал он, его улыбка была наигранной, словно маска на лице актёра. Не устраивай цирк. Поверь, никто это не оценит. Здесь наши родители.
Твои моих тут нет. Если ты забыл, мои погибли три года назад.
Я помню, его голос стал тихим, но полным угрозы. - Моей матери тоже нет в живых. Только отец. Но я все равно не дам тебе испортить этот день рождения. Понятно?
Ром, за что ты так со мной?
Я встретила его взгляд, и в его глазах не было ничего, кроме холода и льда. Он снова закрылся в своей броне, и я поняла, что сейчас призывать его к разуму бесполезно.
Спускайся со сцены.
Живо, дёрнул он меня за руку, и я почувствовала треск рукава своего дорогого платья. Это был символ нашей разрушающейся жизни: как платье, так и наш брак рвался по швам. А если не можешь удержать свой словесный понос, иди в уборную. Или я сам тебя туда отведу.
Свою любовницу отведи, идиот! бросила я ему в лицо, стараясь сохранить достоинство, и, придерживая подол платья, начала медленно спускаться по лестнице, как будто каждое движение давалось мне с трудом.
Словно в замедленной съёмке, я шла к своему столику, пытаясь улыбаться, но внутри меня бушевали противоречивые чувства. Боль и неприятие сжали сердце в тиски. Я чувствовала, как сдерживаемая агрессия, которая должна была выплеснуться наружу, разжигала во мне ядовитую кислоту. В этот момент я даже не заметила, что Дарина сидела за нашим столиком и ждала меня, как будто это было естественно.
Я остановилась, замерла.
Что делать? Я не знала. Только вот садиться рядом с этой Иудой не собиралась. Мне было брезгливо и противно даже дышать одним воздухом с этой шалавой. С большой буквы Ш. Другого слова подобрать не получилось.
Серафим, начала она, но я выставила руку и покачала головой, не желая слышать её лицемерные слова.
Мысли о том, чтобы окунуть её в тарелку с салатом, становились всё более соблазнительными. Но моё воспитание не позволяло мне опуститься до её уровня, и от этого сдерживания у меня чесались руки.
Чего. Тебе. Здесь. Надо? произнесла я, стараясь вложить в голос как можно больше пренебрежения. Я чувствовала, как внутри меня нарастает вулкан, готовый взорваться.
Я хотела бы поговорить с тобой? Можно?
Сейчас? Здесь? Ты решила поговорить со мной о чем? - говорила я, даже не страшась приглушить громкость. О том, как соблазнила моего мужа? О том, что забеременела от него? Или о том, что предала память своего погибшего мужа?
Фим, всё не так, её голос дрожал, она закрыла ладонями глаза, словно пыталась укрыться от правды. Всхлипнула.
А как?! - Услышала за спиной голос свёкра и резко обернулась.
Глава 6.
Петька был слишком ветреным и простым для этой роли, говорил он с презрением, когда вспоминал о младшем сыне. Ему по крышам бегать да девчонок по углам трахать. Больше он ничего и не умел.
Эти слова звучали в моих ушах, как отголоски его внутренней борьбы. Отец всегда видел в Романе отражение себя: такой же серьёзный, такой же упрямый и властный. Они были двумя сторонами одной медали, которую жизнь бросила в огонь амбиций.
Пока его Даринка не захомутала, произнесла тетя и её голос дрожал от воспоминаний о племяннике, которого она воспитала как собственного сына. На одном из ужинов, я заметила, как её глаза наполнились слезами. Она всегда относилась к ним с глубокой заботой, и в этот момент её переживания были ощутимы.
Влюбился мой Петька так, что крышу сорвало напрочь, добавил отец, и в его голосе звучала горечь. Ну а спустя месяц они и поженились.
Только вот Бог детей не дал, произнесла она, вытирая слёзы платком, который едва сдерживал её эмоции. Судорожные вздохи и дрожь её рук говорили о том, насколько ей было тяжело.
А потом он увлекся гонками на болидах, продолжил отец, и в его голосе звучала печаль. Ну там его смерть и нагнала. Жалко пацана, хороший был сын, последнюю фразу отец произнес на выдохе, его голос был полон горечи и утраты. Он отвернулся, закрыл глаза рукой, чтобы выплакать скупые слёзы наедине, в тишине, которую никто не мог нарушить.
Я смотрела на него и чувствовала, как боль, которую он пронёс через годы, витала в воздухе. Больше он не плакал. Или, возможно, я просто этого не видела.
Фим, всё не так, голос невестки дрожал. Она закрыла ладонями глаза, словно пыталась укрыться от правды. Всхлипнула.
А как?! раздался за спиной голос свёкра, резкий, как удар молнии. Я обернулась, и в этот момент в глазах Алексея Саныча читалось недоумение и гнев.
Алексей Саныч, что вы тут попыталась сказать я, но слова застряли в горле, когда его суровый взгляд обрушился на меня и Дарину.