И чем больше погружался в недовольство собой, тем больше он высмеивал и злобничал насчёт окружающих. Если раньше его высмеивание эмигрантского скряжничества было интересным, то со временем «яд неудовлетворённых желаний» пропитывал его и фантазия уводила в неприятное отвращение. В его остроумии появилась желчность, бывшие пикантными булавки и шпильки стали окрашиваться ядовитой слюной. В разговорах стали звучать язвительнонасмешливые преувеличения. Говорить о вещах интересных он разучился. Чем старше он становился, тем сильнее проступали в нём черты отца, ворчливого ипохондрика, кидавшего в помогающих ему женщин тарелки и оскорбления.
Вот лежит копия моего последнего письма к нему. Я пыталась ему чтото сказать письменно, потому что устно он ничего не хотел слушать и вёл только бесконечные монологи. Я приведу это письмо полностью, хотя мы его не зачитывали в вечер нашего возвращения в прошлое. Он усмехнулся какойто горькой улыбкой, увидев, что я хранила копии своих писем к нему.
«Дорогой Игорь!
Я пишу тебе после нашего вчерашнего телефонного разговора, вернее, твоего монолога. Мы живём на гигантском маскараде, где каждый из нас надевает разные маски, хорошо тем, кому это объяснили с детства. Открытие, что мы обречены на разыгрывание комедии, портит нам отношения с людьми, а оставшись в одиночестве отравляешься ядом одиночества, и мы остаемся, повисаем в мире, где каждый из нас отыскивает свои способы и пути для разряжения своего духа отчуждения и вражды. Твоя высокоодарённая натура находится в таком противоречии и разладе с собой, что меня охватывает редкая боль Видя, как ты отвращён от себя, как ты плохо к себе относишься я немею. Я думаю, где истоки твоего отвращения от себя? Мне хочется задать тебе много вопросов и хоть капельку раскрыть тебе своё видение твоих страданий. Я вижу, что ты живёшь без любви, с загадочными масками, которыми ты закрываешь своё лицо, своё страдание, своё отвращение и от себя и от человечества. Отвращение от людей и такая от них зависимость разрывают тебя на части. Пренебрежение моралью и такая моральность, что мороз по коже идёт, такие психологические проникновения и такая психологическая невежественность, что бабка из подворотни оказывается Шопенгауэром в сравнении с тобой! Такое восхваление и вознесение когонибудь, а потом «доставание» из него самого что ни на есть мутномерзкого До бесконечности я могу перечислять твои противоречия, как все сферы твоей души находятся в разладе одна с другой Как ты не можешь любить то, что ты любишь! Как изощрённо ты избегаешь не только глубоких мест, но даже тёплых течений и барахтаешься в окружающей воде мелкого происхождения.
Ты не ценишь главного в себе, презирая этот «плебейский мир», ты действуешь по его же плебейским законам. Не дальше от морали, а в её отвратительной моральности. Вера в себя, гордость самим собой, ирония по отношению к себе тебя покинули.
Возведя в звезду (не по правде, а для выгоды) какую нибудь наискучнейшую, забубённую, обыденнозакрытую женщину, ты оказываешься во власти удобств и чувств своей ущербности (конечно, это всё скрыто она как бы любит, а ты нет), ты принимаешь все бенефиты слайды, обеды, ужины, подарки, удобства. В тёмных лабиринтах твоего нутра зарождается чувство вины, и чем сильнее оно вырастает, тем больше ты затягиваешься в сети виноватости. «Её чистота» тебя начинает губить, и ты цепляешься за её крылья, и боль от этих цепленийран ты ощущаешь, как вину. У многих женщин есть цель всё время развивать в мужчине чувство вины. Все твои женщины должны тебе служить, как Серые волки, и в угоду удобствам удержаниям этих женщин ты приносишь себя в жертву. Не любви, а удобствам. Но женщины ещё более коварны чем ты, что тебе не приходит в голову, и они тебе мстят. Так было в Голливуде, где ты поставил свою карьеру, своё искусство, себя в зависимость от женщин, т. е. «нахуй», и ты в них растворился. Знаешь ли ты, что есть такие морские коньки, которые после совокупления исчезают в самке, растворяются в её теле? Так и ты растворил через «храм Венеры» свой талант и величие! И стал зависим от морали, от
чувства вины. Помнишь наш разговор на квартире у Ксаны, когда ты устроил светопреставление, всё предав и подчинив своему чувству вины перед Алидой. Тебя потопляет твоя «моральность», твои выдуманные жизненные концепции, в рамках которых ты как в тисках. Казалось бы, ты свободный художник, живи себе «и не стыдись безумных наслаждений!» Но ты не можешь жить себе и наслаждаться, потому что ты всё время чувствуешь, что ты виноват ведь ты любишь не человека, а свои удобства, и это свербит. Ты никогда не открыл другого человека только любовь помогает это сделать, а ты никогда никого не любил. Но почему же я тебе пишу всё это? Потому что я чувствую, что в тебе есть глубокий родник, который клокочет и хочет выйти наружу, и я хочу под мутным слоем твоего льда найти крупинку золота, погружённую в глубине под толстым слоем ила. Почемуто у меня теплится надежда. Я хочу, чтобы наши общения, соприкосновения обогащали бы друг друга, чтобы я тебя увидела оттаявшим, не подавленным чужим благосостоянием, не не с желанием повернуть назад. Я предлагаю тебе сотрудничество, при котором ты будешь отдаваться (первый раз в своей жизни), а не я Я пишу книгу «Записки о невидимых поединках», от которой жду много, и хочу привлечь твою фантазию. (Ильф и Петров, Тарапунька и Шекспир!) Как мне говорил Яша: «Освобождай свою свободу!» И я, кажется, добираюсь, чего желаю и тебе. Яша и я верили в твой талант, и я ещё верю, хотя уже трудно. Не льсти мне коварно, а прими как друга сдайся! Себя люби до потери завирания Я всё таки надеюсь и грущу, вернее, буду грустить, если ты опять не поймешь, что я тебе хотела сказать. Любя и дружески. Дина».