Давно ли ты принялся за ремесло вещуна и снотолкователя? спросил с улыбкою Леонид.
Не смейся, друг мой! Ты знаешь, что я далек от предрассудков и суеверия и не вовсе верю тому даже, чему надлежало бы верить, но не постигаю сам причины, отчего сон Бориса привел меня самого в ужас. Удивительнее всего, что и царевна видела во сне ужасные мечты, весьма близкие к нашим замыслам. Должно быть в мире что-то сверхъестественное, чего мы не можем постигать нашим умом. Иваницкий задумался и после краткого молчания воскликнул: Ах, как мила царевна Ксения!
Ты, как языческий жрец, восхваляешь жертву пред закланием, сказал Леонид.
Нет, друг мой, сказал Иваницкий пламенно, Ксения не погибнет! Она должна жить и быть счастливою. Я защитник ее!
Ты сам не знаешь, что говоришь, отвечал Леонид. Престол должен быть очищен для законного государя, а этого нельзя сделать, не истребив целого семейства Годуновых.
Пусть погибнут все кроме Ксении! воскликнул Иваницкий.
Счастливую участь ты хочешь приготовить ей, истребив весь род ее и племя! сказал, улыбаясь, Леонид. Воля твоя, а ты иногда бредишь, как во сне, примолвил он. Как можно думать, чтоб царевич Димитрий согласился оставить в величии или, по крайней мере, в живых дочь лютейшего врага своего, которая может своею рукою возбудить притязателя, мстителя? Кто осмелится предстательствовать за нее?
Я! отвечал Иваницкий гордо. Она будет моею женой, и горе тому, кто помыслит препятствовать моему счастью! Видел ли ты ее?
Нет. Но хотя бы она была краше всех красот земных это не мое дело, сказал хладнокровно Леонид. Полагаю, что и тебе надлежало бы так думать. Не для волка растут красные яблоки!
Любезный друг! сказал Иваницкий. Я два раза видел Ксению, Два раза говорил с нею и полюбил ее, полюбил, как никогда не думал, чтоб мог любить! Она должна быть моею! Я вдохну любовь в эти розовые уста, в эту нежную грудь: я научу ее жить новою жизнью! Она должна быть моею: отныне это вторая цель моей жизни!
Иваницкий! в своем ли ты уме? Умерь пылкие твои страсти, подчини буйство юности рассудку. Слыханное ли дело, чтоб тебе, безродному, мечтать о царской дочери? И если даже мы успеем лишить ее звания царевны, то можно ли, для удовлетворения безрассудного желания, пренебрегать выгодами царя законного и царства?
Так ли должен думать первый посланник царя Димитрия?
Все в моей власти! сказал, задумавшись, Иваницкий.
Другой на моем месте мог бы подумать, что ты замышляешь измену, хочешь ценою предательства купить право на руку дочери Бориса! сказал Леонид Я этого не думаю, но во всяком случае опасаюсь, что твоя сумасбродная любовь может наделать хлопот царевичу Димитрию.
Пожалуйста, не опасайся за Димитрия! возразил Иваницкий. Я не могу изменить ему, как душе своей, и мое желание его воля. Верь, если ты друг мне.
Я друг твой, но сын России и верноподданный царя Димитрия Иоанновича, хотя и не имел счастия поныне видеть его.
Увидишь, узнаешь и полюбишь! отвечал Иваницкий быстро. Леонид! дружба ко мне будет так же щедро награждена Димитрием, как преданность к нему самому. Это верно, как Бог на небе!
Верю и знаю, что ты пользуешься всею доверенностью царевича, сказал Леонид, но ты должен, друг мой, для собственного счастия и блага царевича следовать советам дружбы, умерять страсти пылкие, особенно в нынешних обстоятельствах, забыть все земное, кроме одного: нашего великого предприятия.
Довольно, довольно! воскликнул Иваницкий. Прошу тебя, сокрой во глубине души все, что ты от меня слышал. Я сам постараюсь забыть Но пора домой, завтра представление посла.
Два приятеля сошли с паперти и направили путь к Кремлевской стене. Там, в уединенном месте, под камнем, сохранялись епанча и шапка Иваницкого, спрятанные им накануне. Он снял с себя рясу и клобук , положил под камень, накинул епанчу на легкое полукафтанье, простился с Леонидом и скорыми шагами пошел на Литовское подворье. Противу обыкновения калитка была отворена. Бучинский встретил Иваницкого с беспокойным лицом.
Канцлер два раза тебя спрашивал, сказал Бучинский, и, как кажется, весьма недоволен тобою. Маршал Боржеминский наблюдал за тобою и, приметив, что ты отлучаешься из дому по ночам без ведома канцлера, донес ему. Я не мог лгать в твое оправдание противу свидетельства маршала и сказал канцлеру, что ты точно отлучался несколько раз, но, как мне кажется, по любовной связи. Не знаю, хорошо ли я сделал, сказав это?
Все равно, что б ты ни сказал, отвечал хладнокровно Иваницкий, потому что ты ничего не знаешь. Я сам буду говорить с канцлером.
Предуведомляю тебя, что ты должен быть весьма осторожен в ответах. Я слышал, как канцлер говорил: «Если он отлучается для разведывания в пользу посольства, то зачем ему скрываться? Нет ли тут каких козней? Единоверчество легко может увлечь его к измене. Надобно принять свои меры». Он так говорил на твой счет, и я, как видишь, откровеннее тебя и имею к тебе более доверенности, пересказывая тебе слова канцлера, нежели ты ко мне.
Спасибо, друг! Будь уверен, что ты не ошибаешься во мне. Все узнаешь, когда придет время. Что же касается до канцлера, то ни гнев, ни подозрения его мне не страшны!