Пассажиры еще спали. Только из открытого служебного отделения доносился разговор.
И серьезный этот пассажир из восьмого купе, неторопливо гудел сиплый голос, и Молекула догадался, что это говорит проводник с длинными желтыми усами. Я вот сколько езжу по разным дорогам. Почитай, лет тридцать. И Москва Батуми, и Москва Владивосток рейсы делал, а таких строгих глаз не видел. Как он глянул из-под своих очков, так сразу я и смекнул, что человек этот не меньше академика.
Ну, и кто он? спросил голос помягче.
Самый настоящий академик! Хотел тебя, Пахомов, разбудить, да потом думаю: смена твоя еще не подошла, а поскольку у пассажира билет до Новосибирска, то ты еще поглядишь. А кроме него, в других вагонах еще человек двадцать ученых едут. Вот я и подумал: что это за такая удивительная командировка? И выходит, что в Новосибирск целая академия переезжает.
И зачем им, Михалыч, сдался Новосибирск? зевая, протянул Пахомов.
«Зачем, зачем»! сердито пробубнил Михалыч. Ты вот молодой, а ленивый. Только и глядишь, как бы завалиться на боковую. За два дня ты газету и в руки не взял, а там как раз про сибирскую академию наук прописано. Смотри, вот пожалуюсь я на тебя начальнику.
Ну что ты, Михалыч! встрепенулся Пахомов. Я вообще-то газеты читаю. Только вот как едем мы из Москвы, так я газеты не покупаю: на здешних станциях они все старые. Ну, а как повернем мы назад, тогда сюда подвезут уже свеженьких, я про все сразу и прочту. А ты что, Михалыч, академией интересуешься? Уж не ученым ли хочешь стать?
Ученым не ученым, а на вахтера дал бы согласие. Сколько я на колесах? Лет ведь
тридцать. А какой мой дом? Служебная койка, вот и все. А ученые недаром из Москвы уехали. На берегу Обского моря строится для них городок. Весь в цветах, в елках. Вот бы и мне сидеть на солнышке у научных дверей, ревматизм свой греть, воздухом морским дышать. Ради такого удовольствия я курить бы бросил! Но выходит со мной один неприятный случай по служебной части
Что случилось, Михалыч? заинтересованно спросил Пахомов.
Михалыч некоторое время молчал. Потом выпустил в коридор три клуба дыма и, покашливая, продолжал:
Не знаю, как и говорить. Ты сколько классов кончал? Восемь? Ответь мне тогда, что это за такая премудрость специалист по уравнениям математической физики?
Не знаю, зевнув, ответил Пахомов. Наверное, это в институтах учат
То-то и оно, что не во всех институтах. Я вчера пассажиров десять спросил, а все без толку. И только один умный человек мне растолковал: это, говорит, очень редкая ученая специальность. Посмотрит такой человек, предположим, на тебя, Пахомов, возьмет карандаш и распишет тебя всего математическими цифрами и знаками. И китель твой разложит на цифры, и твое тело, и даже купейные ключи в кармане. Соображаешь?
Ты, Михалыч, наверное, устал, заботливо сказал Пахомов. Ложись-ка ты спать, а я заступлю на дежурство.
Чтоб я усы сбрил, если это неправда! проворчал пожилой проводник, и из служебного купе густо повалили клубы дыма.
Кто их разберет, этих ученых! А что за неприятности тебе, Михалыч, от каких-то уравнений?
А то, что академик главный в этой новой академии и во всем городке. Мне, старой трубке, знать бы это вчера, когда он чаю попросил. Да, видно, голова моя уже плохо варит. Мне бы положить в стакан три куска сахару или четыре, а я по рассеянности положил один.
Сколько я тебе говорил, чтоб не жадничал! обрадовался Пахомов.
Верно, согласился старик, вошел в грех, сэкономил на свою голову. А он еще два стакана попросил. И снова я сэкономил. Пришел за пустыми стаканами, а он вытирает очки платком и говорит: «Мало, товарищ проводник, в твоем чае калорий». И еще два стакана заказал.
Ну, и что?
«Что, что»! Если бы я эти калории наизусть знал Опять по одному куску размешал! А потом, как узнал, кто такой этот пассажир, да что такое калории, усы стал на себе рвать. Такому человеку разложить на части
мой чай да высчитать сахар раз плюнуть. Позже уже вхожу я за стаканами, а академик на меня и не глядит, строчит себе на бумаге. Может, жалобу на меня начальству сочинял? Эх, не видать мне, старой трубке, теперь вахтерского стула!.. Не шевелить морскому ветру моих усов
Ложись-ка, Михалыч, усни, стал успокаивать пожилого проводника молодой. В нашей работе вечер утра бывает мудренее. Смотришь, что-нибудь и настучат колеса.
Пожалуй, прилягу. А ты чай готовь, сейчас народ проснется.
Потягиваясь, Пахомов вышел в коридор. Молекула, чтобы не конфузить себя и проводника, нырнул в купе.
Сладкое и соленое
Кроме того, сладкая часть завтрака была представлена множеством кульков и пакетиков с конфетами, сахаром, халвой.
Этим Пли решил ограничить завтрак, потому что если бы он опорожнил чемодан до дна, то под колбасные изделия, жареные котлеты и банки с консервами не хватило бы всех купейных полок.
В ожидании похвалы Пли, глотая слюнки, уселся на краешек полки.
Но каково было его удивление, когда первый же вошедший а это был спокойный всегда Молекула разразился негодованием.
Ни за что! увидев пироги, крикнул Молекула и стукнул кулаком по столу. Ни за что я не буду есть это! Сейчас же убирай, или я объявлю бунт!