Ты кого это, вахлак-недотёпа, в дом наш привёл? Старушонка-то умом явно тронутая! Говорит ну совсем же несвязно! Опасаюсь я с сумасшедшей бабкой под одной крышей спать.
Потопал Янка в дом, смотрит точно! старушка эта в юбчонке заштопанной по комнате кружится в странном танце, колодочку дубовую набере́мок она взяла, в платок Мартин её обмотала, и вроде как ребёночка заместо деревяги на руках своих представляет.
Ещё и напевает голосочком забавным, словно бы баюкая дитятю качаемую:
Э-кхым! громко прокашлялся Янка, внимание гостьи странной к себе привлекая, а потом её и спрашивает:- А что это, бабушка, у тебя на руках никак ребёночек, а?
Да-да! отвечает та возбуждённо. Это, дорогой Янис, мой сыночек! Видишь на ручках
моих он заснул. Люлечку бы ему Нету у тебя случаем какой-нибудь люльки?
«И впрямь-то старуха рёхнулась, почесал затылок Янка, Ну и дела! Совсем ведь умишком она плохая»
А сам бабуле не отвечает, а лишь головою отрицательно качает: нету, дескать, у меня люльки никакой, и где её взять, не ведаю я нисколько.
Заплакала тогда старушка безумная, да этак-то горько. Эх, запричитала она жалобно: негде моему сыночку приклонить головушку один он во всём мире, одинёшенек!..
И до того слезливо она там причитала, что всколыхнула своим плачем горестные Мартины переживания. Вспомнила она вдруг сынка своего, кроху Зиедониса, умершего смертью безвременной во младенчестве, и обильными слезами аж залилася. И вот плачут две женщины эти разные, каждая о своём убивается, и от вида этих терзаний даже у сурового Яниса сердце в груди размочалилось.
Послушай-ка, муженёк, обратилась, всхлипывая, к супругу Марта, а разве люлька от Зиедониса у тебя не осталася? Ты ж ведь, помнится, на чердак её отнёс, когда малютка наш помер мы же хотели и второго родить ребёнка. А если она и сейчас ещё там, а? Давай-ка сходи, глянь, а если найдёшь, то неси её сюда. Авось бабка и успокоится тогда
Делать нечего, что ж. Покряхтел мужик недовольно, но женину волю сполнил. Взял он лестницу, к стене её приставил, залез на чердак, глядь ёлки-палки! и впрямь ведь люлька берёзовая в уголке завалялася.
Взял он да в дом её и принёс, и без лишних слов к потолку подвесил.
Враз к бабуленции вернулось её веселье! Попросила она Марту наложить в люльку чего-нибудь помягче, потом уложила туда колоду и стала её укачивать.
Да ещё и звуки баюкальные забормотала в придачу.
А скажи-ка, бабушка, вздумалось вопросить тут Янке, а разве у деревяшки этой дубовой имеется душа, а?
Душа?.. переспросила старая, а потом аж с лица она спала, Ах ты ж, боженька, как же я об этом не подумала! Душа, душа и она принялась с безумным видом глазами окрест шарить, а потом как крикнет радостно: А, вот, нашла!!!
Да подскакивает прытко к оконцу их махонькому.
Вот где душа сыночка моего летает! воскликнула душевнобольная совершенно невменяемо. И до чего же хорошая душа-то!..
Поглядел Янис на то оконце, а на нём слепень огромный в стёклышко бьётся. Видать, залетел днём в двери, а выхода из дому не нашёл. А бабуля эта слепня цоп рукою его поймала и, в кулаке зажав, к уху своему поднесла.
Да, добрая душа, подтвердила она убеждённо, Добрая и неуёмная. Как раз для моего сыночка и надобна ведь такая!
Отпустила бабка слепня на окно обратно и сызнова люльку качать принялась. Так почитай весь вечер от колыбельки с колодкой и не отошла она никуда. Правда, когда Марта к столу её позвала, то старушенция повечерять не отказалася. Покормили хозяева бабулю, чем бог послал, и стали они на ночлег укладываться.
Давай-ка гостью на кровать положим, предложила мужу Марта, а сами на полу ляжем!
Что ж, тот оказался не против, а за. На то, говорит, мы и хозяева, чтобы гостей-то уваживать.
А как они легли, лучины в стенах позадував, то Янка бабулю опять, значит, спрашивает:
Бабушка, а откуда ты родом и как тебя звать да величать? А то как-то неудобно получается: ты вон уже сколь долго у нас находишься, а о таковских важных вещах я спросить и не догадался.
Я, сынок, местная, отвечает ему бабка голоском ласковым. Я тут жила всегда. А звать-то меня запоминаемо Лаймою.
Хорошее имечко, улыбается в ответ хозяин, как у богини счастья.
А потом сызнова старушку он пытает:
А детушки у тебя, бабушка Лайма, имеются или нет?
Как же! говорит бедная больная. А вон же сынишка мой Дундур в люлечке почивает!
А ещё есть?
Ага, отвечает она, зевая, на этой земле все мои детки, сыночек. За каждого из них сердце моё болит
Не нашёлся Янка чего более-то спросить. Видит он толку от этих разговоров чистый ноль. Прекратился разговор тогда сам собою, и накрыла головы людские липкая дремота.
А проснулись Янка с Мартою оттого, что петух за стенкою радостно этак закукарекал. И тут слышат они да неужели? никак младенец поблизости залился смехом? Прислушались хозяева точно ребёнок смеётся! Именно смеётся, а не плачет
Что, думают, ещё за чудеса?
Первою проворная Марта умом опомнилась. Подскочила она на ноги да к люльке бегом. Наклонилася над колыбелькой, туда глянула и орёт прямо заполошенно: