Владимир Радимиров Сын Лаймы
А, говорят, что его дед был ещё сильнее. Он своим чихом смерчи даже вызывал! Чуть он простудится мал-мало, расчихается а смерчи чихательные так и пойдут по округе гулять! Где дерево с корнем вырвут, где сарай в щепки разнесут, а ино и в баронскую усадьбу нагрянут и там дикого шороху наведут. Барон даже специального лекаря к деду приставил, чтобы тот за ним следил и загодя недомогания его перехватывал. Лучшими лекарствами деда лечили, чтобы он не чихал, зараза! Да только, говорят, всё зря.
Ну а его дед, бают, ещё был сильнее. Он, когда кашлял, то землетрясение неслабое этим порождал. Оттого и жил он отшельником в глухом лесе. Из-за этого видать и простужался. В лесу ж холодно а то! Так к тем местам никто и близко не приближался трясло ж там постоянно. Ещё бы дед простуженный по лесу шарится, кашляет там не переставая страх да и только! Мрак! Народ от этого деда был чисто в панике.
Короче, силачи в старину попадалися такие, что нынешние им и в подмётки не годятся! И животные тоже были им под стать. У другого моего прадеда обитал, к примеру, такой бык, что копны сена на облака играючи закидывал. Рога у него, по слухам, были железные, лоб медный, а копыта каменные. Как-то раз, только баронские крестьяне сено в копны сложили, а тут вдруг этот бычара откуда-то выхватился швырк-швырк-швырк! да и пошвырял на облака копны все до единой. Так они на том облаке по небесам и поплыли. В Польшу наверное, а может быть и в Германию В Германии ж сена маловато. То-то, я думаю, германцам этим была радость сено наше, на облаках просушенное, к ним вдруг попадало!
В общем, с этим гадским быком никто не мог справиться. Кроме одного мальчугана. У него особая свистулька была сделана, которая, если
в неё подуть, дудела жутким слепнем. А бык тот ужасно этих слепней почему-то боялся. И только лишь бычара вредный как следует разбуянится а тут этот малец со своей свистулькой! Как засвистит он слепнем волшебным, так бык враз хулиганить завязывает и тихенько так топ-топ, топ-топ к себе, значит, в загончик
Правду говорю!.. Хотя и вру конечно. Не могу, понимаете, не врать таковым видно уродился. Меня и папаня нещадно порол, и сам барон всяко грозил, и маманя слёзно просила: «Ну не ври ты, Янка, пожалуйста, чтоб тебя, поганца, черти побрали!» как об стенку горох. Вру и всё! Я даже в пиве язык отмачивал и в меду его обмазывал, чтобы к нёбу он прилип а фигушки-макушки! Как начну что-нибудь брехать, так по те поры не угомонюсь, пока сильно не проголодаюсь.
Вот, к слову, я тут одну сказку вам расскажу. Про слепней да силачей этих самых Наичистейшая правда, между прочим, клянусь моими дедами невероятными! Ага. Язык, видите ли, очень хочется поразмять, а то он от мёду да от пивка стал чуток эдак вялым.
Итак, началась эта правдивая даже наиправдивейшая история вот, значит, как:
Однажды в стародавние времена в стране одной дальней под названием Марземляндия жил да был бедный некий рыбак по имени Янка. Проживал он с женой своей Мартой на самом берегу большого озера, имел для рыбацкого своего ремесла лодочку-плоскодонку, а кормился тем, что ловил сетью рыбу и продавал её затем в городе. Но то ли рыбаком он был не слишком способным, то ли просто ему не везло, а не мог Янка обеспечить семью достойно, отчего приходилось им с Мартой сиживать часто впроголодь.
Землицы-то своей собственной был у них всего лишь клочок, а с такой-то площадочки овощей ведь не напасёшься.
Но самой большой бедой было не это, а то, что не дал им боженька вынянчить ребёнка. Был, правда, в молодости у них крошка-сыночек, но он всего лишь месяц на белом свете пожил, а потом взял, да и помер. И с тех самых пор как отрезало: не беременела Марта, и всё!
Такое вот печальное дело. Худо было в Марземляндии без детей! Особливо без сыночков. Как старичью прожить-то без сыновней опоры? Как прокормить себя в дряхлом возрасте?
Это было делом почти невозможным, и век стариков да старух бездетных был коротким.
По такому вот горькому поводу у Марты слёзы на глаза частенько наворачивались. Особенно по воскресным дням, когда они с Янкой на мессу в божницу хаживали. Там-то народу хватало, а среди взрослых и дети попадалися в немалом достатке. И вот только лишь смех детский где-нибудь раздастся, или даже ребячий плач, как у бедной Марты от этих звуков ажно сердце в груди сжималося, и терзалася в тоске-печали её душа.
Женщиной она была уже немолодою, хотя и старухой назвать её было б неправильно, ибо разменяла она пару лет назад пятый только десяток. В таком же возрасте не молодом и не старом большинство женщин дитё родить уже и не мечтали.