План организации военного похода на Восток, задуманный в 70-х годах XI века, получил дальнейшее развитие у преемников Григория VII. Обстановка, создавшаяся в течение последних десятилетий этого
столетия в странах восточного Средиземноморья, благоприятствовала реализации замыслов римской курии. В полной мере планы Григория VII воскресил папа Урбан II, понтификат которого приходится на 10881099 годы. И не просто воскресил, но и дополнил: не только Византия все восточное Средиземноморье должно было, согласно его намерениям, стать объектом притязаний римско-католической церкви. Вместе с тем Урбан II представил эти планы более детально, чем Григорий VII, не гнушаясь откровенной лжи и демагогии самого низкого пошиба.
В ноябре 1095 года во французском городе Клермоне Урбан II выступил с торжественной речью прямо под открытым небом перед огромными толпами людей. Он призвал верующих взяться за оружие против «персидского племени турок». Воззвал к крестовому походу на Восток. Не пожалел красок, чтобы живописать мнимые бедствия «восточных братьев» по вере от язычников-сельджуков и таким образом накалить до предела религиозный фанатизм своих многочисленных слушателей. Урбан II стремился изобразить предприятие, затеваемое римским престолом, как войну ради «освобождения Гроба Господня в Иерусалиме». Папа обещал участникам похода «мученикам за веру» отпущение грехов, вечную награду на Небесах и пр. Все эти обещания были закреплены особым постановлением Клермонского собора.
Речь Урбана II была рассчитана не только на народные массы. Прежде всего Папа склонял к завоеванию восточных стран оскудевшее рыцарство и тех крупных феодалов, которые стремились расширить свои владения. Рыцарей он соблазнял перспективами грабежей и территориальных захватов в богатых восточных странах. Он напоминал «отпрыскам непобедимых предков» о земельной тесноте, в которой они живут: «да не привлекает вас эта земля, которую вы населяете, в которой вас становится все больше, богатства же не умножаются». Папа прямо звал рыцарство к грабежу Востока, к тому, чтобы «захватить сокровища врагов». В своей речи Урбан II, как ни старался, не смог скрыть обширные планы, которые связывал с предстоящим походом за апостольский престол. Римская курия рассчитывала силами крестоносцев нанести поражение сельджукам и, раздвинув границы влияния католической церкви за счет «освобожденных» единоверцев, захватить богатства восточных церквей. Именно в этом состояла важнейшая цель папства при организации крестовых походов.
Грубая и неприкрытая (как ни старались папы) корысть, характерная для папской курии, привела к тому, что двойная мораль стала нормой для «воинства Христова», можно сказать, что ею прониклись все, от простых рыцарей до европейских монархов. Высокие религиозные идеалы были отданы на заклание безжалостному «золотому тельцу», который требовал все новых и новых жертв: от прямого союза с врагами-мусульманами и открытой измены своим братьям-христианам до первых попыток огнем и мечом покорить Византию цитадель восточного христианства.
ими рыцарей в мусульманство. Рыцарю Райнальду Поршэ, например, они без обиняков заявили: «Если сделаешь это, мы дадим тебе все, что попросишь, золото и серебро, коней и мулов, множество других драгоценностей, каких только сам пожелаешь». Сельджуки видели, с кем имеют дело, и редко ошибались в своих расчетах.
Во время Первого крестового похода при осаде Антиохии (10971098) крестоносцы, попавшие в крайне затруднительное положение, попытались завязать переговоры о союзе против сельджуков с мусульманским Египтом факт, показывающий, что в критические моменты реальные политические интересы отодвигали в сторону всякого рода религиозные соображения. Но египетский визирь Аль-Афдал предложил неприемлемые для главарей крестоносного войска условия: раздел Сирии и Палестины, при котором Иерусалим остался бы за Египтом.
Конечно, ошибочным было бы представлять себе дело так, что рыцарство с полным безразличием относилось к религиозным призывам, выдвинутым католической церковью. Просто вполне земные грабительские цели большинства рыцарей в их собственном сознании сливались в одно целое с религиозным рвением. В представлении некоего усредненного рыцаря спасение «христианских святынь» символизировало подвиг, в котором «высшие» религиозные цели сливались с вполне земными, захватническими устремлениями. Разумеется, у кого-то вера была лишь ширмой алчности, мечтаний о вожделенных землях и богатстве, но все-таки изрядное количество тех, кто участвовал в крестовых походах, исходили из представлений, в большей или меньшей степени окрашенных в религиозные тона. При этом следует учитывать, что религиозный «пыл» проявлялся неравномерно в различные моменты крестового похода. Иногда религиозные чувства массы крестоносцев отступали на задний план. Или, наоборот, под прямым влиянием самого хода войны, побед или поражений, успехов или грозящей гибели участников похода словно обволакивало плотным покровом религиозного рвения и выполнение «официальной программы» крестового похода казалось вдруг делом первостепенной важности.