Да будет он двигаться, будет, Гриша. Дай только срок, не уступила женщина.
Добре. Поглядим, помолчав, вздохнул мужик. А сам-то что скажешь? повернулся он к парню. Будешь шевелиться-то?
Уже пробую. Да тело словно не моё, нехотя признался Матвей. Вон, только что воды попросил, а удержаться на локте не смог. Не слушаются ещё руки. А что вообще со мной случилось? осторожно спросил он, настороженно рассматривая мужика.
А ты не помнишь? удивился тот.
Ничего не помню. Как отрезало, качнул Матвей головой.
От ведь тряхнул мужик роскошным смоляным чубом. Ты на заднем дворе с шашкой упражнялся, когда гроза началась. Вот молонья прямо в шашку и стукнула. Думали, всё. Спалил Господь сына. А оказалось, нет. Живой. Прям на отпевании и очнулся. Поп едва сам себя кадилом не зашиб, когда ты руками шерудить принялся. Спасла царица небесная, закончил он короткий рассказ, истово перекрестившись.
А какой теперь год, дяденька? решившись, тихо спросил Матвей.
Ты чего это, паря? изумлённо охнул казак. Какой я тебе дяденька?! Батька я твой кровный. Григорий Лютый. Весь наш род от создания веку Лютыми были. И ты Лютый. Неужто не помнишь? растерянно уточнил он.
Нет, судорожно сглотнув враз пересохшим горлом, еле слышно признался Матвей.
Это и вправду была их родовая фамилия. Лютые. По семейной легенде, фамилия эта пошла от основателя рода, Елисея Лютого, пластуна характерника, умевшего превращаться в волка. Понятно, что сказка, но эти сказки в казачьей среде звучали часто, так что некоторое основание под ними, возможно, и было. Но Матвея сейчас волновало совсем не это. В их генеалогическом древе Григорий Лютый был прапрадедом самого Матвея. А это имя парень носил в честь своего прадеда.
По всему выходило, что перед ним прапрадед с прапрабабкой. Именно с этого казака их семья и стала известными на всю округу кузнецами. Где уж Григорий сумел выучиться этому непростому ремеслу, одному аллаху известно, но мастером он был настоящим. Умел не только колхозный инвентарь ковать, но и оружие всякое. Говорили, что даже оружие огненного боя ремонтировать умел. Глядя на ожившую семейную легенду, Матвей судорожно пытался понять, что происходит и где он вдруг оказался.
Растерянно покрутив головой, казак обречённо махнул рукой и, развернувшись, вышел из хаты. Матвей перевёл взгляд на женщину и вздрогнул. Она смотрела на него полными слёз глазами.
Выходит, вы мамка моя? решившись, осторожно уточнил парень.
Он вообще пока старался делать всё очень осторожно. Потому как не понимал, что происходит и как это всё объяснить.
Мамка, чуть всхлипнув, кивнула женщина.
А остальные где? Ну, там, братья, сёстры, задал Матвей следующий вопрос.
Так сестру твою, Марью, прошлой осенью замуж отдали. А боле и нет никого, снова всхлипнула женщина.
А вот об этой ветви семьи Матвей ничего не знал.
Затерялась семья в круговерти всех случившихся событий.
А год какой теперь? поинтересовался Матвей, пытаясь выудить хоть какие-то крохи информации.
Так тыща восемьсот девяносто восьмый от Рождества Христова, вздохнула женщина, утирая слёзы.
«Твою мать! Девятнадцатый век!» ахнул про себя Матвей, роняя голову на подушку.
Сознание начало медленно мутиться, и спустя минуту парень просто отключился. Похоже, после всех полученных травм психика его просто не выдержала.
В себя Матвей пришёл уже вечером, чувствуя, что тело всё так же отказывается ему подчиняться. Но навалилась очередная беда. Выпитая днём вода настойчиво просилась наружу, а в доме, как назло, никого не было. Понимая, что ещё немного и случится большая неприятность, Матвей собрал все имевшиеся силы и принялся переводить себя в сидячее положение.
Ухватившись рукой за край лежанки, парень с глухим стоном принялся поднимать торс. Голова взорвалась резкой болью от напряжения, но тело медленно начало приподниматься. С матюгами, слезами и стоном усевшись, Матвей переждал приступ тошноты и принялся спускать с лежанки ноги. Рядом с лежанкой обнаружились кожаные чувяки. Кто их сюда поставил, Матвей не знал, да и не особо в этот момент интересовался. Главное, что не босиком до скворечника во дворе шкандыбать.
Кое-как утвердившись в сидячем положении, Матвей сунул ноги в чувяки и, резко выдохнув, попытался встать. Ноги подогнулись, и он со всего размаху грохнулся на скоблёный дощатый пол. От удара головой он в очередной раз потерял сознание. В себя его привели чьи-то руки и тихое, жалостливое причитание.
Куда ж ты вскочил, сынок. Едва богу душу не отдал, и всё вскочить норовишь, тихо причитала Настасья, пытаясь перетащить его обратно на лежанку.
Погоди, мать. Мне б на двор, нашёл в себе силы произнести Матвей.
Ох ты ж господи. Так ты потому и вскочил? охнула женщина. Так потерпи чуток, я сейчас горшок принесу.
Лучше помоги дойти, упёрся Матвей, который всегда терпеть не мог ощущать себя беспомощным.
От ведь порода Лютая, заворчала женщина, помогая ему встать на ноги. Что не мужик, так упрямее осла будет. Идём уж, горе моё, бубнила она, помогая ему передвигаться.
Выбравшись на крыльцо, Матвей на минутку остановился и, оглядевшись, растерянно вздохнул. Перед ним было обычное казачье подворье. Крепкий плетень, всякие хозяйственные постройки и белённый всё той же известью дом под соломенной крышей. Добравшись с помощью Настасьи до туалета, Матвей кое-как справил свои житейские дела и, выбравшись из скворечника, замер, пережидая очередной приступ головокружения и тошноты.