Когда он проснулся, на дворе стояла ночь, дождь тихо стучался по крыше, в очаге красным, уютным жаром дышали угли, а рядом с его постелью стояла обнаженная женщина лет тридцати. Высокая, статная, с пышной и одновременно крепкой грудью, вся в облаке густых длинных светлых волос, с ярко-синими глазами, с красным жадным ртом. По глазам Рагнар узнал юную Эйлу и ущипнул себя за руку, чтобы проснуться. Боль от щипка он почувствовал, но помолодевшая Эйла никуда не исчезла, да и нужды в этом, сказать честно, не было никакой. Как-то утонуло в памяти то, что Эйла древняя, страшная бабка и что это просто могло быть марой, насланной старой колдуньей с неизвестными ему целями ну, не приперло же старой бабке покувыркаться с молодым, здоровым мужиком?! Рагнару доводилось слышать о жутких созданиях, которые, обернувшись прекрасной женщиной, сосали кровь у завороженных и беспомощных мужчин, или же, что было ничуть не лучше, высасывали из человека жизненные силы, пока тот не умирал. Но и об этом он сразу позабыл, когда юная Эйла сказала ему: «Потеснись, или ты муж женовидный?» и жестко рассмеялась. И все исчезло. Все. Погибший хирд, погоня, туманное будущее, боль от ран, все, все, все А потом юная Эйла встала с постели и, как была, вышла во двор. Дожидаясь ее, Рагнар снова уснул.
Когда он проснулся, старая бабка Эйла, в короткой, седой бороде, стояла возле него с ложкой очередной дряни, а за окном вставало утро. Дождь кончился. Сон тоже. Сон? Когда юная Эйла отвернулась, Рагнар покосился себе на грудь все, как и было во сне. На груди красовалось ожерелье из следов от белых зубок юной Эйлы, которая, не помня себя, кусалась, как дикая кошка. Рагнар снова натянул шкуру на грудь.
Что, касатик, косишься? Иль сон срамной видел? хехекнула от очага юная Эйла и подмигнула ему. Ну, раз стали такие сны сниться, то и вставать тебе пора. Встать! рявкнула бабка страшным голосом и Рагнар, в чем был, вскочил с постели.
Как оно, Ворон? спросила бабка. Ворон прислушался к себе. Так легко и хорошо он не чувствовал себя с тех пор, как ввязался в драку с Гальфданом.
Справно, юная Эйла, честно ответил он. А сон срамной и впрямь видал, добавил он невольно, снова увидев ее огромную бородавку и седую бороду.
То-то, сказала юная Эйла, живот на живот все заживет! Одевайся, касатик, не пугай срамом старую бабку.
На лавке Ворон увидел свою одежду, выстиранную и починенную. Юная Эйла также вынула из его мешка меховую безрукавку и положила ее рядом. Рагнар стал одеваться, а юная Эйла проворно шаркая по полу, собирала на стол.
Коль такой стал справный, что аж шкура трещит, то чисти, Ворон, перышки и проваливай отсюда, тролли тебя сожри. Ежели не хочешь тут хрольфских
псов дождаться. Жри и проваливай отсюда, говорю, весь дом тобой провонял.
Ворон закусил, избегая встречаться с бабкой глазами, потом порылся в мешке и положил на стол круглую золотую бляшку.
Возьми, Эйла. В благодарность и на память, сказал Рагнар.
Тупой, как пенек. Сказано же, «юная Эйла!» сказала бабка, но бляшка исчезла быстрее мухи, которую слизнула лягушка. Старый Бю, думаю, только сегодня до Норангенфьорда добрался, а то и завтра прихватит. Но тебе, касатик, на это лучше не рассчитывать.
Рагнар порылся в мешке, вытащил из него длинную трубку, к которой с одного конца торчком была приделана трубка покороче. Достал туго набитый и туго завязанный мешочек, развязал его, набил какой-то травой, которую достал из мешочка, ту трубку, что была покороче, подошел к очагу, поднес головню к трубке с травой, а другой конец трубки забрал в рот, а потом выпустил изо рта клуб синего дыма. Юная Эйла принюхалась.
В травках кое-что понимаю, сказала она, но такой не знаю.
Эта травка очень издалека попала на этот берег. Из той земли, куда я когда-нибудь думаю вернуться.
Рагнар какое-то время продолжал сидеть на лавке, молча пуская дым ртом и носом, потом выбил из трубки золу на пол, закинул свой мешок за спину, прихватил топор и пошел к двери.
Стой! юная Эйла, словно и впрямь лет сто скинула, подскочила к нему. Я что обещала?
А что обещала? не понял Рагнар Ворон.
Становись лицом к двери! велела старуха, обещала я тебе, касатик, пинка в зад!
И юная Эйла, в самом деле, отвесила Рагнару Ворону тяжкого пинка в зад, присовокупив: «А теперь пошел прочь, дорога тебе рытвинами, а небо градом!» И Рагнар, не оборачиваясь, пошел по тропинке, ведущей от прибрежного поселка к горам.
Юная же Эйла, дождавшись, пока он скроется из виду, вошла в дом, закрыла за собой дверь и навзничь легла на лавку. Помолчала.
Больше не будет ничего интересного. Все, делать здесь больше нечего, а больше и не притворяться.
И умерла. А в горах, неподалеку от поселка, послышался ликующий женский хохот.
Вскоре зашедший в дом Старого Бю рыбак, которому было какое-то до Эйлы дело, почуял странный запах, витавший по комнате, и увидел на лавке мертвую женщину, молодую и статную. Ее морщины, шрам на горле, ужасная бородавка, из-за которой ее меж собой звали «Трехглазая Эйла» исчезли без следа. Потом рыбак клялся, что видел сам, как все это словно стекло с лица Эйлы, и людям пришлось ему поверить.