Дж. Мур и его последователи Г. Причард (H. A. Prichard) и В. Д. Росс (W. D. Ross) самые известные представители интуиционизма. «Я утверждаю, писал Мур, что "хорошее" такое же простое понятие, как, например, "желтое". И как нет надобности объяснять, что такое "желтое" тому, кто уже не знает, что такое "желтое", так же нет возможности объяснить, что такое "хорошее"». Благо воспринимают интуитивно. С другой стороны, вопрос касается того, что же мы должны делать? «Более чем вероятно, что следует способствовать уже установленному обычаю, даже если речь идет о дурном обычае». Нам неизвестны все возможные эффекты в будущем поступков альтернативного плана, поэтому, по Муру, не следует пренебрегать общепринятым как полезным и практикуемым.
Взгляд на ценности как свойства самих вещей Мур называет натуралистическим заблуждением. Но, лишенные объективного аспекта, они становятся неуловимыми, попадая в пустоту, поскольку интуиционизм решительно выводит этику в иную плоскость, нежели наука. Чтобы избежать этих недостатков, Ч. Стивенсон в книге «Этика и язык» (1944) предлагает прояснить смысл этических терминов «благо», «правильно», «справедливо», «должно» и т. п., а затем указать общие методы для проверки этических суждений. Выяснилось, что этические термины носители двойного смысла: дескриптивного и эмотивного. Ответ того, кто слушает, и стимул того, кто говорит, находятся в сфере эмоций. С другой стороны, дескриптивный смысл заключается в намерении дать знание.
Ясно поэтому, что и несогласие в этике также нагружено двойным смыслом: «несогласием верований и несовпадением установок поведения». «Лучшая осведомленность может сгладить несогласие установок, но все же источником споров остаются несовпадения верований, часто сложной природы... Моральные суждения принимают роль рекомендаций в плане одобрения или неодобрения... Проблемы этики отличаются от научных именно присутствием поведенческого несогласия, сообщающего верованиям особую печать и порядок во всем отличный». Эмотивизм Стивенсона, как видим, в своей артикулированности вещь куда более серьезная, чем иконоборчество ранних неопозитивистов. Достаточно упомянуть его тончайший анализ убеждающих дефиниций.
Все же нельзя не сказать, что во множестве проанализированных этических ситуаций и рафинированных оттенков эмотивизму не удалось избежать противоречий. Если, например, верно, что моральные суждения инструменты социального контроля и модификации поведения,
то выясняется, что эмотивизму не удалось указать отличительную характеристику морального дискурса. Ведь и объявления, и телевизионная пропаганда, и политические дебаты, обладая эффектом промывки мозгов, меняют наше поведение. Наконец, совсем не обязательно, что цель морального дискурса всегда только изменять поведение.
Эти недостатки эмотивизма попытался преодолеть Р. М. Хеар (R. M. Hare) в работе «Язык морали» (1952). Нормы суть предписания. Предписания сходны с описаниями в части фрастики (от греч. phrazo указывать), поскольку говорят «нечто, кому-то». Отличие между ними заключается в части неустики (от греч. neuo кивать, обещать), поскольку кому-то дают приказ. Это различие фрастики и неустики дает возможность, с одной стороны, говорить о бессмыслице, когда касаются некоторых норм («Раскрась в зеленый Абсолют!»), с другой стороны, развивать логику морального дискурса на основе двух правил: 1) никакое индикативное заключение нельзя вывести из набора посылок, если оно не дедуцировано надлежащим образом из простых индикативных суждений; 2) никакое императивное заключение нельзя дедуцировать из набора посылок, не содержащих хотя бы одного императива.
Второе правило еще одна формулировка закона Юма: нет перехода от бытия к долженствованию или, иначе, от описаний к предписаниям, к правилам поведения. Простые императивы отличаются от моральных норм в силу своей обобщаемости. Например, императив «Выйди!» не подразумевает, что я в другой, возможно аналогичной ситуации не мог бы сказать: «Не выходи!» Но суждение: «Ты должен вернуть деньги» несет, по Хеару, эффект обобщения: если я обязую тебя в суждении, в твоем особом случае, значит, я обязую всех включая, что важно, себя самого в подобных обстоятельствах действовать определенным образом.
5. АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ И ЯЗЫК ПОЛИТИКИ
В 1938 г. в журнале «Анализ» появились две статьи о ленинской теории диалектики Дж. Пола (G. A. Paul) и М. Макдональд (М. MacDonald), где классические вопросы политики рассматривались в логико-лингвистическом ключе. Работа была продолжена Пламенацом (J. P. Plamenatz, «Согласие, свобода и политическое обязательство», 1938), Бенном и Петерсом (Benn и Peters, «Социальные принципы и демократическое государство», 1959). Теория демократии и власти проанализирована в работах Уолхейма и Даля (Wollheim и A. A. Dahl). Политические абстракции типа «государство» и «суверенитет» в терминах конкретных межперсональных отношений влияния и контроля проанализированы Лассуэллом и Капланом (Lasswell и Kaplan) в книге «Власть и общество». Очерки «Свобода и равенство» Кэррит (Е. F. Carrit) и «Два понятия свободы» И. Берлина (I. Berlin) вошли в антологию аналитической философии политики, изданной в 1967 г. Oxford University Press.