конструкциями здоровых людей и экзистенциально обоснованными построениями шизофреников.
В принципе, центральным для данной проблемы является вопрос объективного существования духовного мира как бы в некоем ином измерении. Здесь есть несколько возможностей.
Либо существование этого духовного мира должно быть объективно может быть, даже экспериментально, средствами посюстороннего чувственно-пространственного опыта «доказано» (так возникают попытки телепатии и т. п., которые, как известно, пока еще нигде не дали неоспоримых результатов и логические предпосылки которых в большинстве случаев остаются неясными, но это мы здесь не должны обсуждать). Либо его духовное содержание соответствует какой-то мировоззренческой потребности, какой-то вере, которая вообще не нуждается в шизофреническом обосновании, но в этом случае никогда не получит и чувственного наполнения (ибо оно тогда погружено в процессы, закономерно связывающиеся с совершенно гетерогенными симптомами, истерические или иные, которые также можно охарактеризовать психопатологически). Либо оно соответствует некой поэтически-мифологической потребности, для которой проблема действительности всерьез не ставится или для которой действительность означает нечто совсем иное; либо, наконец, существование этого мира может проявиться через субъективное, чувственно наполненное переживание.
У Стриндберга и Сведенборга такое переживание и было собственно доказательством». По Ясперсу, сам «диагноз шизофрении в случае Сведенборга подвергается сомнению Он маловероятен. Мне он кажется несомненным несмотря даже на то, что имеющиеся данные недостаточны, чтобы сделать диагноз столь же абсолютно неоспоримым, как в случае Стриндберга. Можно было бы предположить, что здесь имела место истерия, как в случае святой Терезы и т. п., но для возраста Сведенборга это было бы намного удивительнее, чем позднее проявление шизофрении, а главное, сделало бы непостижимыми элементарные феномены. Можно, далее, попытаться понять содержание его мыслей исторически, исходя из традиций и, отчасти, из условий его предпсихотической мыслительной работы, что было бы совершенно правильным подходом.
Та соответственная переживаниям реализация этого мыслительного содержания, какая имела место у Сведенборга, вне шизофрении каузально едва ли возможна. [] При ближайшем рассмотрении различия между патологическими мистиками (в той мере, в какой вообще можно получить о них биографическое представление) оказываются для реалистически-психологического взгляда значительными, так, например, значительны различия между святой Терезой и Сведенборгом, и сопоставление этих фигур прямо привело бы к сопоставлению истерии и шизофрении. И, наконец, великих мистиков, имевших творческие мысли (Плотина, Майстера Экхарта, Фому Аквинского), не следует рассматривать ни в качестве истериков, ни в качестве шизофреников их вообще не следует рассматривать в качестве патологических личностей».
Для мудрого и искушенного Ясперса все то, что касается мистиков и их прорывов за «грань реального», выносится «за рамки».
Чеслав Милош: идеи Сведенборга в первой половине XX столетия [56]. Польский поэт и эссеист, лауреат Нобелевской премии по литературе (1980) Милош по-своему квалифицировал вклад Сведенборга в культуру первой половины XX в.
По мысли нобелевского лауреата, «в первой половине нашего века немало внимания уделялось так называемому символизму в поэзии, и странно, что, несмотря на эти увлечения, Сведенборг был малоизвестен. Ведь «Соответствия» Бодлера, стихотворение ключевое для символистской поэзии, обязано Сведенборгу своим названием и содержанием Истина в том, что у каждой эпохи есть своего рода пыльная комната, где хранятся презираемые реликты прошлого. Там и остался Сведенборг, вместе с шарлатанами, магами и ясновидящими не столь уж разумного Века Разума как граф Калиостро, граф Сен-Жермен и основатель «мистических лож» во Франции Мартинес Паскалис. Слишком это было рискованно принять Сведенборга всерьез. И потом, никто не знал, что с ним делать.
Ни современников его, ни потомков не стоит так уж упрекать за это пренебрежение. Слишком необычны были устремления Сведенборга. Широко известный ученый, работавший в разных областях от геологии до анатомии, член Шведского королевского совета горного дела, он после внезапно посетившего его видения забросил свои научные труды и занялся сочинением многотомного труда, посвященного его путешествию через ад и рай и разговорам с духами. Он по-прежнему часто
бывал в высшем обществе, к которому как королевский советник принадлежал, и хотя утверждал, что в то же время посещает иной мир, его юмор и любезность разоружали всех, кто готов был назвать его безумцем. После его смерти в 1772 г., когда его труды были переведены на английский язык, несколько новообращенных организовали Сведенборгианскую церковь Нового Иерусалима.
Романтизму Сведенборг, в свою очередь, пригодился для его собственных нужд. Для романтизма прельстительней всего была идея эфирного, спиритуального мира, противостоящего материальному миру: именно это, хотя и не вполне справедливо, видели они в трудах Сведенборга