Я Мсанжилэ, ты знаешь мою непутёвую внучку и её головореза-мужа, фигура не спешила поворачиваться, а в отсветах костра и тьме, царившей вокруг, разглядеть её не было никакой возможности. Разве только с ростом удалось определиться где-то по грудь мне. И с тем, что, рассуждая о цветах полосок на тельняшках Илюхи, я, кажется, был прав. Но для танзанийской колдуньи она очень неплохо шпарила по-нашему.
Для белокожего с Севера ты тоже хорошо понимаешь язык шамбала-банту, кажется, бабка усмехнулась. Все люди, что бы они не думали, и чему бы их не заставляли верить другие люди, в большинстве своём одинаковые. Два глаза, два уха, две руки и две ноги. Что нужно вдоль, что нужно поперёк. Они одинаково дышат одним и тем же воздухом, глядя на одно и то же вечное синее Небо под одним и тем же вечным Солнцем.
Внутренний реалист слушал аксиомы чёрной ведьмы очень внимательно, чем настораживал меня сильнее, чем она сама. Всё-таки полёты с изнанки Верхних Небес, в окружении шестигранников с парализующими волю картинками от Откурая были в памяти вполне свежи. Такое поди забудь.
Колдун с Белой Горы учил правильно, фигура кивнула, не переставая помешивать что-то в котелке. А слова «Белая Гора» прозвучали, как «высокий холм, укрытый твёрдой водой», «маленькая сверкающая вершина далеко на севере» и «крошечная далёкая Килиманджаро». Немного, очень немного людей могли бы пройти твой путь, белый Волк. Сохранить память рода, говорить с предками, слышать и понимать незнакомую речь разных племён и людей, живых и мёртвых. И вот Боги привели тебя сюда. Как последнюю надежду. Или воздаяние мне за то, что я храню веру до сих пор.
Фраза про воздаяние «перевелась» как «приданое» или «похоронный дар». И спокойствия мне не прибавила ничуть. Скептик запрокинул голову, тихонько скуля и заламывая руки. Видимо, его дар предсказания усилился рядом со старой шаманкой. Фаталист продолжал принюхиваться к вареву, вероятно, надеясь напоследок набить брюхо, как и всегда. Реалист следил за движениями правой руки фигуры. За кистью руки, что держала, наверное, половник. Блестевший так, как не блестят обычные, алюминиевые.
Я прошу о помощи, белый Волк. Боги наказали меня, сохранив разум мне, и отняв его у моих детей и внуков. Младшие забыли вечные заветы предков, что помогали нам тысячелетиями. Они захотели жить в других краях, есть другую еду, брать в мужья белых, жёлтых и красных, будто мало достойных людей с правильным цветом кожи.
Скептик и фаталист переглянулись, явно озадаченные расовыми предрассудками ведьмы над котлом в дупле. Но, к их чести, ни слова не проронили.
Моя правнучка училась за Океаном. Она одна из тех, кто считает своей Родиной весь мир, забывая о том, что мир для каждого человека начинается с первым вздохом в том самом месте, что отведено ему Судьбой и Богами. Она приняла Белого Бога, который велит носить на груди Крест вместо Солнца или Молнии. Но это, как вы теперь говорите, личный выбор каждого, старуха горько усмехнулась, а половник в руке дрогнул. Она приехала сюда просить благословения на свадьбу, Волк. А я не дала. Я вижу далеко вперёд. Я последняя из народа шамбала, кто это умеет. И пусть рыжие муравьи выгрызут язык того лжеца, который скажет, что это дар и счастье. Это проклятие, Волк. Клянусь, я всё бы отдала за то, чтобы видеть прошлое, как ты, или
настоящее, как одна из твоих знакомых.
Я вздрогнул одновременно дважды никогда бы не подумал, что это возможно. Первый раз когда слова чёрной ведьмы прозвучали голосом Алисы Бруновны Фрейндлих в песне «Моей душе покоя нет». Слова которой, как мало кто знает, написал Роберт Бёрнс, а перевёл русский советский поэт Самуил Яковлевич Маршак. А второй раз когда она напомнила мне про бабу Дагу, и «одна из твоих знакомых» звучало как «старшая в роду жены твоего брата».
Она зовёт себя Мэри, хотя мать назвала её Мотэ Мдого, Маленький Огонь. Она хочет быть сильной в чужом, далёком мире, забыв о том, что даёт силу человеку. Семья, родня и друзья, дом и земля под ногами. Она любит лазать по скалам, как коза. Как вы говорите альпинизм? в голосе Мсанжилэ звенела скорбь и сарказм, что пытался, но не мог скрыть её.
Она умрёт через час, Волк. Камни стряхнут её на землю. Горы не станут слушать ту, кто бросил родной дом. Саванна не примет её на грудь из мягкой травы и песка. Она расшибётся у подножия Качвано Пэндо, едва Солнце поднимется на ладонь, чтобы взглянуть на её последний полёт. Смешно, Волк. На ваш язык имя этой горы переводится как «Борьба за любовь». У каждого племени есть предание о молодой дуре, что погибает из-за того, что выбрала не того мужчину, вбив себе в голову, что он последний или единственный. И все почему-то считают, что именно это гимн любви. Не пятеро детей, не счастье ожидать шестого, не любимый муж, что вернулся с охоты живым, нет! Именно острая необходимость умереть, пытаясь доказать неизвестно кому непонятно что.
Спятил мир, согласно, по-стариковски протянул внутренний фаталист, воспользовавшись тем, что я из дискуссии выпал, пытаясь осознать как-то неожиданный взгляд на трагические судьбы джульетт, офелий и прочих ассолей.