Правда, он и о войне не думал.
О войне, как ситуации, в которой он может оказаться.
Польша, Франция, Балканы только что были раздавлены войной; Англия отчаянно огрызалась, с ужасом ожидая смертоносного удара через пролив. Война была везде. Пожар вспыхивал то рядом, то где-то так далеко, что и на карте не сразу отыщешь. Наши тоже успели отметиться в Польше и Финляндии, а до того на Халхин-Голе; япошкам так накостыляли надолго запомнят! Красная Армия это тебе не забитые китайские кули и не всякие там малайцы из джунглей, которые винтовку только в руках колонизаторов и видели. Красная Армия может так врезать кому угодно! что мало не покажется Как и весь народ, как и каждый гражданин Страны Советов, Тимофей знал, что в такое сложное время когда война так близко обороноспособность Родины еще раз повторю: для каждого! задача 1. Каждый должен не только помнить об этом, но и работать на это. Крепить своим посильным вкладом Красную Армию. Будем самыми сильными никто к нам не сунется. И не будет войны.
Даже и не знаю, как еще объяснить, почему Тимофей ни разу до этого дня не подумал о войне, как обстоятельстве, которое коснется лично его, войдет в его жизнь. Он мог представить войну, как командировку: надо помочь братскому народу, его выбрали в числе лучших (для этого он и старался быть лучшим), он съездил, исполнил свой интернациональный долг, как наши герои в Испании, вернулся или не вернулся, это уж как сложится, на то и война. Вот и все, что он мог себе представить. Мог но ведь и этого не было! Конкретно такие, именно такие мысли его не посещали. Возможно, у него было слабо развито воображение, но так ли уж это плохо? вот вопрос. Он не строил дальних планов (и тем более не фантазировал), и этому есть простое объяснение: его вполне устраивало то, что он имел. План жизни не нужно было сочинять жизнь складывалась естественно, как у других. И потому его мысль не опережала жизнь Тимофей жил со своей жизнью в ногу. И потому ворвавшаяся в его жизнь война не стала для него потрясением. Ему не пришлось войну осмысливать на это ему не дали времени. Он сразу должен был действовать: стрелять в немцев, до которых было то несколько десятков метров, то они возникали рядом; выполнять команды; отдавать команды; если немцев было несколько стрелять не в кого попало, а высматривать офицеров; пытаться понять замысел врага и не упускать из виду ребят, чтобы успеть помочь вовремя; и стрелять быстро и точно как на стрельбище.
(Это похоже на пассаж с политруком, но немножко другое. Как и все на войне: все делают одно дело только каждый по-своему. Если такого объяснения вам недостаточно примите это, как повторяющийся припев в песне.)
Плен не стал для Тимофея потрясением. Плен был обстоятельством и только. Вот так сложилось. Так сложилось, что сейчас он не может бороться с врагами, убивать их. Нет сил, нет оружия. Но ни в душе, ни в мыслях, ни в установке ничего не изменилось. Установка прежняя: убивать врагов. Для этого выжить. И когда представится случай и наберется достаточно сил снова их убивать
Осторожно, чтобы не потревожить рану, Тимофей осмотрел коровник. Красноармейцев было много, сотни две, может и все три. Раненых единицы. Несколько командиров. Один совсем неподалеку. Хотя в полусвете не разглядишь на петлицах, в каком он звании, но гимнастерка приметная: индпошив, из добротного, с едва уловимым красноватым налетом коверкота; фасон чуть стилизован и сразу смотрится иначе, за километр видно, что не хабе А вон у того рубиновой полоской засветилась шпала в петлице. Комбат. Как они могли сдаться? столько бойцов, столько командиров
Почти никто не разговаривал. И это Красная Армия?.. Пусть всего лишь один ее кусочек, но ведь какова молекула таково и целое, свойства одни и те же, это Тимофей еще со школы, с уроков химии помнил. Учитель естествознания, Ван Ваныч, известный на весь район мудрец, к которому за советом за полста верст приезжали, учил их, сельских ребятишек, в любой малости узнавать большое. «Если разбить огромное зеркало на множество мелких осколков, каждый из них сохранит свойство большого, в каждом поворачивая его можно разглядеть весь мир»
Тимофей
удивлялся простоте мироустройства и физического, и духовного; удивлялся, отчего, если все в мире настолько просто и очевидно, отчего этого не видят отец и мать. «В том-то и дело, с улыбкой говорил Ван Ваныч (он улыбался всегда), что нужно не только смотреть, но и видеть. Нужно уметь видеть то, на что смотришь. И если что-то увиденное будит твою мысль нужно помочь этой мысли выбраться наружу. Не лениться. Не лениться думать. И тогда все откроется тебе, словно ты первый человек, который это увидел»
Долгое время школьник Тима считал, что Ван Ваныч выделяет его, относится к нему более сердечно, чем к остальным. И только много позже, приехав на побывку из строительного училища, в разговоре с бывшими одноклассниками понял, что каждый из них считал себя если не любимцем Ван Ваныча, то во всяком случае наделенным особым вниманием. В армии не сразу, а когда стал командиром отделения, это припомнилось. Тимофей заметил, что если у него с красноармейцем не только служебный, но и человеческий контакт, его команды выполняются лучше: чуть-чуть быстрее, чуть-чуть качественней. Хотя дело даже не в этом. Может быть, так будет сказать точнее: команды выполнялись свободней, без внутреннего сопротивления. Оттого и получалось и быстрей, и лучше. Именно тогда, вспомнив манеру общения Ван Ваныча, Тимофей стал учиться искусству видеть людей. Это было интересно. И такое открывалось!.. Тимофей ни разу не злоупотребил доверием этих мальчишек, ни разу не воспользовался интимной информацией, как кнутом (ему это и в голову не приходило), и они тянулись к нему, готовы были за ним, как говорится, в огонь и воду. «Ты прирожденный лидер», говорили ему командиры. Тимофей не спорил. Армия нравилась ему тем, что спор исключался. Одни командовали, другие выполняли. До чего же просто! дисциплина снимала все вопросы и противоречия. Правда, среди командиров не было ни одного, кто бы напоминал ему Ван Ваныча, но ведь и в школе другого такого не было, и даже во всем районе.