Но маленькому Алешке не до песен хнычет. Настя сунула руку под одеяльце: «Мокренький!» Перепеленала малыша, он засопел, уснул. Положила в люльку вроде и не спал, уставился на тетю чистыми голубыми глазенками, точь-в-точь как у Веры Михайловны.
Стукнула дверь: на пороге возник дед. Долго смотрел на внучку, точно желая убедиться, что перед ним она, Настя, плоть от плоти его, старого промысловика Балагура.
Деда предупредили: внучка «не в себе». Но единственное, что он нашел странным, Настя нянчилась почему-то с чужим ребенком, прямо с дороги заявилась в директорскую квартиру, не заглянув домой.
Балагур, не проронив ни слова, наблюдал, как ласково ухаживает она за малышом, и думал при этом, что пора ему качать на колене собственного правнука.
Восьмой десяток идет... И-эх, длинная жизнь как берег Холодного моря, длинная. Всякое, всякое вспоминается. Проворным, неунывающим был в молодости. За веселый нрав и бойкий язык прозвали Балагуром. А жилось трудно, что и говорить! По весне караулили диких оленей у Большой реки. Олени кочевали с юга на север так же, как птицы перелетные. Через реку огромные стада по нескольку суток переправлялись. Пятьсот-восемьсот голов... Глядишь, постоят, постоят на берегу, точно бы в нерешительности, и вот спускаются к воде. Скоро реки не видно рога, рога. Охотники выскакивают из укрытий, спихивают с берега утлые челны и окружают плывущих животных. Колят пиками, сколько кто успеет. Балагур отличался. Полсотни олешек валил самое маленькое. И тогда пищи вдоволь! Но потом мясо портилось, сбегались к нему песцы, волки, тучами воронье...
А как быть беднякам эвенам? Дикий олень и рыба все питание. Случалось, пропадала рыба в водоемах, голодная смерть шарила по дырявым тордохам ...
Настя не ведала горя... Она училась в школе, пела песни, книжки читала.
Как-то с уроков пришла, картошку села чистить.
Дедушка, говорит, как ты думаешь, картошка под землей растет?
Как большая картошка под землей вырастет? важно отвечает Балагур. Наверху, на солнышке растет.
Посмеялась, хитрая:
Двойку тебе надо поставить!
А после рассказала, что только листья у картошки наверху торчат, но они для еды не годятся. Дед слушал и удивлялся ее учености.
Теперь, стоя перед внучкой в доме директора Захарова, старик Балагур, скрывая свою жалость к ней, спросил строго:
Почему рано из тундры вернулась?
Да самолет!.. Слышу, летит он в тумане. В море полетел и опять к берегу. Еще другой раз пролетел... Дорогу он потерял, не иначе. Вон и Иван Алексеевич не приехал. В тумане им земли не видно...
Помолчали. Старик хотел испытать Настю:
Неужто ты сколько по тундре ходишь не слыхала, как лед сильно трещит? Ты людей обманула, они смеяться будут.
Самолет, дедушка, был! Зачем я стану врать?
Скоро прибежала Вера Михайловна. Она звонила на аэродром, ответили, что самолет никакой не терялся. И Иван Алексеевич через час приехал. По его словам, летели из Якутска благополучно.
Следы
Одни заступались за девушку:
Э-э, просто у нее в ушах зашумело. Подумала, самолет летит.
Нет, пожалуй, льдины на море лопались...
Шутники
те свое:
Девка молодая, здоровая. Ей замуж пора, кровь-то играет оттого и шум идет. Что угодно померещится!
Никто не поверил девушке, что она вправду видела и слышала самолет, низко пролетавший над морским побережьем.
На исходе ночи Настя уехала досматривать ловушки. Серый повел упряжных старым нартовым следом. Было безветрено и тепло. Ехалось хорошо. Тихо таяла Настина обида.
Диск солнца выкатился за горизонт, когда девушка вынула из пасти чудесного, с первосортным мехом, песца. Любуясь им, не сразу обратила внимание на собачий лай. Приближалась какая-то упряжка.
«Кто бы мог быть? Кажется, дедушкина нарта. Но ведь он вчера не готовился ехать...»
У старого Балагура, действительно, срочных дел в тундре не было сам он недавно вернулся с промысла и нуждался в отдыхе. Но беспокойство за внучку, которой привиделся в тумане какой-то самолет, вынудило старика собраться в путь.
Дед остановил упряжку, осмотрел песца.
Удача у тебя, порадовался. Знать, день идет богатый.
Проверили вдвоем с десяток пастей-ловушек. Очистили от снега, поправили, сменили залежавшуюся приманку... А Балагур-то угадывал добычливый день! Кроме того красавца, которого вынула утром, больше не было ничего.
«Разве женское это дело ловить песцов и лисиц, удивлялись Насте подруги. Ночуешь прямо в тундре? Одна? И не страшно волков, пурги?»
«Тордох я ставлю... Ружье обязательно беру... Еще «Спидолу» слушаю...»
«Ты-ый!.. А по теплу столько рыбы готовить для приманок! Рыбой завоняешься женихам носы затыкать, да? Ой, не могу!..»
Насте их не переспорить, поэтому смущенно улыбается. В поселке тоже работа есть в конторе сидеть или там в новом Доме быта. В халатике белом, с модной прической из журнала...
А в тундре ей привычно. Дедушка Балагур не зря хвастается внучкой-охотницей перед приятелями Кёстюкюном.
Настя не спрашивала, почему дед приехал на Сердце-Камень. Бывать с ним в тундре любила. Балагур, казалось, скидывал на охоте один-другой десяток лет, внучка узнавала его прежним, каким помнила с детства сноровистым и сильным.