Осторожно согнул колено. Очевидно, повреждена стопа. Похоже, что все-таки перелом. Теперь следовало бы разуться и какую-никакую перевязку смастерить. Но сесть это значило порушить то укрытие, которое образовал парашютный купол.
Погоди, погоди, сказал он себе. Чуточку спокойствия.
Откинувшись на спину, он выпрямил поврежденную ногу и начал размеренно дышать, пытаясь хотя бы мысленно успокоить боль и обдумать свое положение.
Что-то трахнуло показалось, над самым ухом.
Выстрел? Неужто кто-нибудь из моих?.. Встретили нарушителей?..
Высвободив голову из-под парашютного шелка, он увидел в нескольких шагах от себя силуэт человека, бежавшего вдогонку за упряжкой. Скоро и нарту, и человека застлала пурга.
Кто это был? Не тот ли старик-охотник?.. Почему он стрелял? Или в него стреляли?
А может быть, нарушители пытаются спастись на упряжке?
Кычкин расстегнул кобуру, достал пистолет. Очень вероятно, что он еще сможет принять участие в событиях, разыгравшихся здесь, в затушеванном бураном уголке полярной пустыни.
Во-первых, хотя бы встать на ноги...
Затаив дыхание, Кычкин уловил неподалеку собачий визг, сердитые крики.
И сдается лейтенанту: незнакомец ругается по-английски! По-видимому, не может он справиться с непослушной упряжкой.
Голоса приближаются... Сквозь слепящую муть взгляд проявил силуэт громадного мужчины. Да, это он орал на собак, тянул их за собой на веревке.
Лейтенант поднял пистолет, намереваясь окриком приказать остановиться мужчине. Но вдруг пришедшая мысль заставила изменить решение: «А где же второй «гость»? Если обнаружу себя... Тот, второй, должно быть рядом. И старик... Где старик?»
Когда незнакомец протащил упирающихся собак мимо, Кычкин, стиснув зубы, припадая на больную ногу, пошел по их следу. Силуэт верзилы маячил впереди. Это придавало силы, и он снова шагал и шагал. Наткнулся внезапно на камень, присыпанный снегом. И замер, похолодев: да ведь не камень это человек! Убитый. Выстрел прямо в грудь, в сердце. Чужое лицо, кривой, приплюснутый
нос. Оскал рта открывал железные зубы...
Медлить нельзя верзила удаляется. Только бы не упустить этого... А не хватит сил идти, придется, наверно, стрелять.
Упряжные собаки начали заметно приближаться. Неужели повернули назад?
Противная тошнота, подступившая к горлу, заставила лейтенанта остановиться. Когда он снова мог вскинуть голову, то увидел, что упряжные улеглись в снегу, сбившись в кучу. Человека с ними нет.
Лейтенант еще приблизился. Собаки не обращали на него внимания, шумно делили мороженую рыбину.
Кычкин настойчиво искал взглядом незнакомца. И увидел только его следы, а затем нору, из которой струился теплый парок. Все понял. Разогнулся в полный рост и не то шагнул, не то прыгнул к норе. Уткнулся в белую материю, закрывавшую вход, перевел дыхание. Самое страшное, если сейчас он потеряет сознание...
Рванув материю, лейтенант бросился почти так же, как недавно в самолетный люк, внутрь норы:
Руки вверх!
Медленно разгибаясь, выросла перед ним долговязая испуганная фигура.
Кто такой? потребовал ответа лейтенант, в упор разглядывая мрачную, заросшую черной щетиной физиономию неизвестного.
Я... Я цыган. Будко Аркадий...
Не шевелиться! предупредил Кычкин, заметив, как косятся глаза «цыгана» в угол, где стоит прислоненное ружье. Где старик-охотник? Отвечайте!
Но ответа не последовало. Незнакомец резко бросился в ноги Кычкину...
Наш берег
Корину и Бикбулатову повезло: снежный смерч, чуть было не стоивший жизни лейтенанту, застал их уже на земле. Они успели отцепить парашюты и плюхнуться в сугроб. Смерч на скорую руку соорудил над ними двугорбый холм, из-под которого они потом вылезали как неуклюжие медвежата.
Трудно сказать, как бы они нашли в этой сумятице лейтенанта, не донеси до них ветер выстрел...
Видно, Кычкин родился в рубашке, если ребята оказались в логове в ту минуту, когда верзила, навалившись всей тяжестью на него, пытался выбить из руки лейтенанта пистолет.
Корин с такой силой ударил верзилу в челюсть, что тот, даже не вскрикнув, рухнул на печурку.
После лейтенант, потирая горло, сказал смущенному сибиряку:
Спасибо тебе... Честно говоря, я думал, что будет мне каюк... Нога подвела...
Балагура откопали под береговой кручей. Дед, к счастью, оказался только ранен.
А пурга слабела, задыхаясь и, наконец, улеглась, как усталая, набегавшаяся собака. Оседали, поблескивая на солнце, крошечные хрусталики снежной крупы. Тундра, отдыхающая от злой пурги, показала прозрачному полдню всю свою бескрайную ширь, налилась звенящей тишиной.
Экспедиция местных жителей, организованная по инициативе старшины Светличного, прибыла на Камень-Сердце почти одновременно с появлением
там Бикбулатова и Корина на самом хвосте улетающей метели. Радость общей встречи омрачало состояние деда Балагура. Хотя и нашли ранение не столь опасным, но вдобавок к потере крови у старика, очевидно, острейшее простудное заболевание. Похоже, воспаление легких.
Когда Настя склонилась над дедушкой, Балагур в беспамятстве твердил:
Это мой сын... Кырынас... Это Кырынас... Я узнал его...
Солдаты поведали, как нашли старика, и тот почему-то назвал лейтенанта таким необычным именем... Директор Захаров объяснил пограничникам, что единственный сын Балагура, Настин отец, погиб на фронте, но старик до сих пор не верит, что Кырынаса его нет на свете.