Вашьскородь, голос хриплый, придушенный, вашьскородь, дык сколь мне причитается? спрашивает.
Ты что, пьян? зашипели сверху. 25 рублей тебе причитается. Марш на место!
Палач, как конь, переступая ногами, топчется на месте.
Ни-и! В Киеву чичас 50 целковых кладут за опасных. А энтот ух, опасен! Так что я несогласный.
Как, как несогласны?!
Несогласный и все тут! В голосе ката твердь. Дурака нашли за четвертак! Полета гоните и точка! На помосте растерянно зашептались:
Да обещайте этому ублюдку пятьдесят.
По смете не положено.
Монстр, животное. И уже громко:
Слушайте, господин палач, да подите же сюда. Пятьдесят, пятьдесят получите! Идите на место.
Ну, ну, кат громко высморкался и пошел к эшафоту.
А я, охолонутый ужасом, продолжал отец Артемий, не верил своим ушам. Люди, православные люди, призванные вершить правосудие, торгуются, сколько стоит удушить человека! И гром не гремит. И земля не разверзается. И тут понял я: уйди и эта свора без тебя очень даже запросто придушит бедолагу, а я, грешный поп, может быть, в последнюю минуту еще ему понадоблюсь. Правда, очень может статься, он плюнет мне в лицо за всех за этих. Но все равно, все равно мне нужно быть тут...
Отец Артемий замолчал, тоскливо глянул на канистроч-ку. Алексей плеснул не глядя. Пальцы попа дрожали, когда он пил.
Больше часа читали приговор рабу божьему Афанасию сыну Николаеву, а тот спокойно глядел на нас, своих палачей, смотрел с высоты своей Голгофы и... У-лы-бался! Христом богом клянусь, улыбался!.. Непостижимо для меня и теперь сие.
Поп судорожно перевел дыхание и продолжал:
Помню последние слова судебного экзекутора. «Военно-морской суд приговорил бывшего машиниста броненосца «Князь Потемкин-Таврический», крестьянина Афанасия Матюшенко лишить всех прав состояния и подвергнуть смертной казни через повешение. Главный Командир флота вице-адмирал Вирен приговор конфирмовал». И все. Наступила жуткая тишина. Токмо скудно позвякивали жестяные колпаки фонарей на ветру. Подтолкнули меня в спину, пошел я, яко незрячий, на негнущихся стогнах к приговоренному, протягиваю ему крест... Вблизи рассмотрел я его. Глаза светлые, честные и грустные такие. И тут, сам не знаю как, брякнул я ему неположенное: «Ты ужо, сынок, тово, держись!». Он в этот момент уже мой крест шуйцей своей отвел этак в сторону, а тут вдруг глянул на меня недоуменно, ну после этих слов моих и буду я сим всю жизнь гордиться, грустное лицо Афанасия в этот миг озарила добрая усмешка. Он мягко, как ребенка отстранил меня и быстро шагнул в загадочную непостижимость, веревочной петлей окинутой черной дыры...
Потрясенный Алексей молчал. Поп сидел тихий, трезвый.
Алексей Николаевич, нарушил наконец тишину отец Артемий, как
вы думаете, одолеют они?
Ну как может быть такое? Тихо нынче кругом. Будто и не было никаких бунтов и восстаний. Революционеров, видно, всех переловили да перевешали. Да и свалить такую крепость самодержавие!
Крепость, говорите? Вот зашел я намедни ночью на камбуз на столешнице тараканов полк. Увидели меня шасть под цинковый лист. Сидят там, усами шевелят, думают: эвон над нами какая крепость-бронь! А я дланью лист придавил и токмо мокрый хруст под ним. Так-то... А Брестского полка попа Авимелеха, вместо коего я был при казни, на следующее утро, говорят, нашли повешенным в Ушаковой балке. Под его бородой висела картонка со словами: «Иуде иудино». Видно, матросы так и не простили ему, осенью пятого исповедовавшему их арестованных дружков, а опосля, на суде, дававшему против них же показания. И повесили-то они его, грешного, именно в ночь казни Матюшенки. Случайно или не случайно бог то ведает.
У каждого свои заботы
До весны о выходе в море нечего было и думать. Матросы драили медяшки, но своей главной работой, учебой и тренировками, занимались все же много, тут уж Белкин и Несвитаев не давали им спуску. Офицеры же откровенно скучали. Вечерами иллюминаторы кают-компании теплились мягким, уютным светом розовых лампионов, через дверь в коридор тянуло ароматным мокко и дорогим асмоловским табаком, оттуда доносились молодые голоса, заразительный смех.
Несвитаев, одержимый недугом изобретательства, целыми днями бегал по заводу, а вечерами все что-то чертил, рисовал, писал и читал.
Однажды в полдень Несвитаев отправился в токарный цех. Его сопровождал Бордюгов, который нес за пазухой две бутылки спирта. Инженер раньше пытался законным путем решать вопросы по размещению на заводе отдельных заказов на изготовление деталей к своему устройству куда там! Для того чтобы сделать какой-нибудь элементарный трехвершковый шток клапана, требовалось пройти с десяток инстанций в Черноморском техническом подкомитете среди заводской администрации, написать ворох прошений и тогда действительно изготовят нужную деталь... через пару месяцев. А тут за пару бутылок одна умельцу, другая мастеру через час получай!
Они вошли в цех за пять минут до окончания обеденного перерыва. По цеху ходили несколько рабочих, слева, у станка, храпел на деревянной скамье мастер Винчугов, которому предназначалась одна из бутылок. В тот момент, когда одновременно с заводским гудком дернулся, завращался длинный, идущий через цех у подволока приводной вал, который через трансмиссии давал жизнь станкам, Несвитаеву послышалось, что в мерный станочный гул вплелись какие-то странные звуки: то ли рычание, то ли храп. Он глянул влево и, еще не понимая, что происходит, с ужасом увидел, как грузное тело мастера быстро скользит по скамье. Вот оно прислонилось спиной к станине, поползло вверх будто кто-то могучий невидимый сгреб Винчугова за шиворот и волочет его. Тело оторвалось от станка, и, раскачиваясь в воздухе, пошло подниматься к подволоку, Винчугов, страшно выкатив глаза, пытался руками разжать на горле невидимую удавку и хрипел, хрипел. И тут до Несвитаева дошло, что горло мастера действительно перехвачено тонкой тросовой удавкой, другой конец которой переброшен через шкив приводного вала у подволока. Вот жертва поднялась к шкиву, на мгновение замерла там, застряв, видно, широкими плечами в зазоре между шкивом и кронштейном, раздался резкий неприятный хлюпающий звук, и то, что недавно было мастером Винчуговым, рухнуло на цементный пол голова и туловище отдельно, забрызгав полцеха кровью. Несвитаева стошнило.