Перед уходом в море Федька сделал «королевский жест» подарил мне свою серую шляпу и
клетчатый шарф, предметы моей зависти. Я отказывался принять подарки, но Федька небрежно
бросил:
Шат-ап! Я себе новые куплю. За границу ведь идем.
Шляпа и шарф вместе с белым норвежским макинтошем. синей вылинявшей английской робой
«Каролина» (их я обменял у одного практиканта с «Товарища» на единственную мою ценность
коллекцию марок) делали меня как две капли воды похожим на настоящего совторгфлотца,
моряка дальнего плавания. А ведь мне так хотелось стать им!
Проболтавшись несколько месяцев без работы, я наконец поступил в Ленинградский морской
техникум, отлично выдержав все экзамены. Даже по обществоведению получил пятерку, и был
принят в первый класс судоводительского отделения.
Мореходка
Ленинградский морской техникум. Старая Мореходка. Школа, выпустившая много хороших
моряков. Серое трехэтажное здание на Двадцать второй линии Васильевского острова. Внутри,
у дверей висит надраенный колокол-рында, под ним стоит стол и сидит вахтенный с бело-синей
повязкой на рукаве. Светлые, широкие коридоры.
Не похожа Мореходка ни на один другой техникум. Все здесь иное. Студенты называются
учениками, аудитории классами. В перерыве между лекциями ученики высыпают в коридоры
и курилки. Во что только они не одеты! В голубые американские робы, в канадские клетчатые
курточки, в синие свитера, в вязаные жилеты всех фасонов и расцветок. Это ребята,
побывавшие в дальних плаваниях. Только мы, первокурсники, выглядим здесь посторонними в
своих скромных штатских костюмчиках из «Ленодежды», И запах в коридорах особенный,
медовый: старшекурсники курят голландский табак «три шиллинга за тонну». Покупают его за
границей без пошлины, очень дешево и потому в больших количествах. Чтобы хватило на всю
зиму, до следующего плавания. Послушать разговоры тоже таких нигде в другом учебном
заведении не услышишь. Говорят про Квебек, Лондон, Гамбург Средиземное море, Тихий океан,
упоминаются пассаты, свирепые норды, названия пароходов и фамилии капитанов. В
Мореходке три отделения: судоводительское, механическое и радио. Для механиков есть
отличные мастерские. Для судоводителей такелажный кабинет. Им руководит старейший
боцман Грязнов. В кабинете везде развешаны кранцы, маты, всякие мусинги и оплетки. Здесь
всегда приятно пахнет смолеными тросами и кажется, что ты попал на палубу парусника.
А преподаватели! Все они бывшие моряки, много плававшие в своей жизни. Энтузиасты. Люди,
бескорыстно преданные морю. Вот к нам в класс идет Касьян Михайлович Платонов.
Добрейший человек. Высокий, грузный, краснолицый, с большим носом. Он преподает нам
несколько предметов: теорию и устройство корабля, океанографию и метеорологию.
Сейчас теория корабля. Свои предметы он излагает обстоятельно, скучновато, но иногда
такое выдает, что весь класс умирает от смеха. Мы уже знаем его байки. Платонов рассказывает
о качке корабля и, сохраняя полную серьезность, говорит:
Коровы груз опасный. Был случай, он поднимает кверху указательный палец, в Тихом
океане, в свежую погоду, коровы, погруженные в трюмы, так раскачали пароход, что он
опрокинулся. Почему? Потому что коровы, когда жуют сено, качают головами, и вот такое
раскачивание синхронно с волнением послужило
Класс разражается хохотом. На лице Касьяна Михайловича ни тени улыбки. Или еще:
Бобовые грузы требуют особого внимания. Был случай, палец поднимается кверху,
судно, перевозившее соя-бабы насыпью, было разорвано по швам. Корабль, очевидно, имел
течь. Бобы приняли влагу, разбухли и он обводит класс лукавым взглядом.
Николая Ивановича Панина мы боялись. Его боялись не только мы, первокурсники, но и
бывалые ученики старших классов. Мы трепетали перед ним. Николай Иванович читал
астрономию. Читал отлично, но зато и спрашивал жестко.
Когда он входил в класс, брал в руки журнал, начинали дрожать даже самые лучшие ученики.
Итак, повторим, говорил Панин, устремляя свой взор к потолку. Черная эспаньолка, усики
и блестящие, темные, немного мрачные
глаза делали его удивительно похожим на кардинала
Ришелье из романа Дюма «Три мушкетера». О чем мы прошлый раз говорили? Часовой угол
и прямое восхождение? И как выстрел: Корхов, к доске!
Достаточно было Корхову оговориться, как Николай Иванович отправлял его обратно со
словами:
Не знаете. Садитесь. Двойка.
В этот момент все мы старались вжаться в свои стулья, пока глаза Николая Ивановича блуждали
по журналу. И снова выстрел:
Козловский, к доске! Расскажите про первый вертикал.
Панин требовал точного изложения своего предмета. Он не признавал никаких оправданий,
ссылок на болезнь и чрезвычайные обстоятельства. Не знаешь получи двойку и будь впредь
прилежнее. Целый год Панин держал нас в напряжении. Он отпускал узду, становился мягче,
когда приближались переходные экзамены в следующий класс. Но тревожиться ему было
нечего. Большинство знало предмет хорошо, и только самые отчаянные лодыри и тупицы на
экзаменах получали неудовлетворительные отметки.
Лекций по морскому праву мы ожидали с нетерпением.
Сергей Иванович Кузнецов сумел заинтересовать нас. Всегда аккуратный, в белом воротничке,