Алексей Реутов В СТОРОНЕ ОТ ФАРВАТЕРА. ВЫМПЕЛ НАД КЛОТИКОМ Повести
Эту книгу посвящаю всем моим дорогим соплавателям.Автор
Капитаны, как и люди других профессий, бывают разные. Алексей Ильич был одним из лучших капитанов советского торгового флота. И не только потому, что надежно водил по морям большие корабли. Это был капитан высокой культуры, человек широких интересов. Он всегда близко к сердцу принимал интересы моряков, добивался разумного решения проблем, стоящих перед службами торгового флота
Если сказать о жизни капитана Реутова коротко, биография его уложится в несколько дат: в 1933 году, двадцати лет от роду, ушел матросом в море. В 37-м закончил морской техникум, стал штурманом, а через девять лет капитаном дальнего плавания. Уже будучи капитаном, Алексей Ильич окончил факультет английского языка заочного института иностранных языков.
В 1963 году Алексея Ильича не стало: сердце
Повести Реутова написаны: первая в 1961 году, вторая в 1962-м, ее автор не успел закончить.
Работу завершил мурманский писатель Станислав Панкратов. Повести поочередно выходили в Мурманском книжном издательстве. Затем, в 1970 году, повести выходят одной, общей, книгой в переработке С. Панкратова. Книга эта была встречена с интересом и молодыми читателями, теми, кто не встречался с Реутовым-писателем и с Реутовым-капитаном, и читателями старшего поколения, в том числе теми, кто хорошо знал автора. 50-тысячный тираж разошелся быстро. Книга Алексея Ильича рассказывает о моряках торгового флота и о тех проблемах, которые пришлось решать людям его поколения на фарватере строительства коммунистического общества. Проблемы эти, частично, уже решены. Но ценность повестей капитана Реутова еще и в том, что он страстно и убедительно обращается к уму читателя, заставляя думать, заставляя видеть вокруг себя все, что еще мешает нашему движению вперед. По этой причине и в ответ на многочисленные просьбы читателей выходит новое издание повестей капитана Алексея
Ильича Реутова.
В СТОРОНЕ ОТ ФАРВАТЕРА
1
Люсина жизнь до двадцати двух лет ничем особенным не отличалась от жизни ее сверстниц. Может быть, она немного больше своих подруг увлекалась спортом лыжами и плаванием, может быть, слишком самозабвенно любила балет Но, право же, все это не бог весть какие особые приметы для ленинградской девушки.
Чтение ее было беспорядочным, она хваталась за книги, как за спасательные круги, но, в отличие от утопающего, частенько отбрасывала их в сторону, недочитывала: не то, все не то сентиментально (Люся говорила слюняво), вымученно, неинтересно. Люся была категорична в суждениях и остра на язык, что не раз давало повод ее родителям (и не только им) вздыхать: ох уж эта современная молодежь
Люся смолоду чрезвычайно редко заглядывала в зеркало, вот это всерьез отличало ее от сверстниц. Люся считала, что мыслящий человек, лаже если он хороший спортсмен, не может выглядеть легкомысленно. Лично ей считала Люся к лицу некоторая задумчивая грусть, сдвинутые брови, сосредоточенность. Но именно зеркало всякий раз убеждало ее нет, девочка, ты не Спиноза, не Платон, даже не Сократ, ты просто Люська с Лесного проспекта, у тебя первый разряд по плаванию, второй по лыжам, у тебя шелушится лоб, у тебя неприлично зеленые глаза и не совсем римский нос. Может быть, именно зеркало и отговорило Люсю пойти на философский факультет. Она действительно редко грустила и не часто задумывалась, как-то все некогда было: то зачеты, то соревнования. В десятом классе она, неожиданно для себя, по-настоящему увлеклась биологией и неожиданно для родителей решила стать оленеводом.
Оленеводы в Ленинграде не очень нужны. Но Заполярье, как будущее место работы, Люсю вполне устраивало: она терпеть не могла жары и ни за что бы не согласилась работать, скажем, в заповеднике «Аскания-Нова». Но Заполярье совсем не устраивало Люсину маму, да и папа, хотя по своему обыкновению помалкивал, тоже дал понять, что Заполярье это, так сказать, хм, да, не лучший вариант.
Дома состоялся один крупный разговор и следом множество менее крупных, но не менее драматических. Перед всяким таким разговором, как только атмосфера начинала накаляться, Люся чапаевским голосом произносила: психическая? черт с ней, давай психическую Мама (после пятого разговора) быстро уставала и начинала тихонько плакать (ах, слезы женские говорила Люся), папа сердито шуршал газетой, но Люся не столько из убеждения, сколько в пику родителям твердо стояла на своем.
Ты же обожаешь замшу, подготовленно возражала она маме, ты любишь замшевые туфли, ты в доску расшибешься, но носить будешь только замшевые перчатки, даже сумочка у тебя всегда замшевая, где ты все достаешь?.. А олень, рогатая скотина, это и есть замша, самая натуральная И я обещаю тебе, что буду твоим самым аккуратным поставщиком, замшей тебя дочь обеспечит
Разговоры так и кончались ничем. Люсе, как и многим из нас в молодости, присуще
было некоторое бессердечие по отношению к своим родителям. И только однажды она поколебалась в своей уверенности, в своей будущей приверженности Заполярью и рогатым оленям, о которых имела пока очень отдаленное представление. Мама, вместо обычных слез, просто вздохнула и сказала: